На струе

Завожу мотор, и мы выезжаем со двора. Едем некоторое время. Улицы все темнее. Выезжаем на окраину города, где находится небольшой такой лесок. Я когда мелким совсем был, собирал тут с бабушкой своей покойной грибы-ягодки разные.

Едем вглубь по лесной дороге, пока огни города не становятся совсем далекими.

- Тормози, - говорит Бэкс.

Я останавливаю машину, беру с заднего сидения мощный фонарь и бейсбольную биту.

Выходим из машины, открываем багажник и достаем из него полуживого чупа.

Он, типа, не шевелиться. То ли придуривается, то ли реально сознание потерял.

Я вешаю фонарь на толстый сук так, чтобы он светил на нас.

Бэкс хватает его за волосы и засовывает головой в огромный сугроб.

Чуп начинает кашлять, Бэкс швыряет его, и тот падает под какую-то огромную сосну.

- Ты жив, урод? - спрашиваю я.

- Бля, парни, не убивайте, - просит тот.

Бэкс бьет его ногой в живот. Чуп хрипит. Поднимается на четвереньки и выхаркивает в снег кровь.

- Урод, ты понимаешь, как ты попал? - спрашиваю я.

- Парни, бля, - хнычет он.

- Ты какого хуя к Юльке приебался? - спрашивает Бэкс.

- Я, это, я люблю ее, - уже плачет чуп.

Я бью его битой по хребту, и тварь падает на живот прямо в заблеванный ним же снег.

- Мне плевать, сука, нех мне тут про любовь говорить, - ору я, и начинаю лупить его битой по спине и голове.

Через некоторое время меня останавливает Бэкс:

- Чувак, не убей его.

Я хватаю тварь за капюшон его ссаной куртки и переворачиваю к себе лицом.

- Считай, бля, что это было последнее предупреждение, еще раз, бля, я узнаю, что ты на глаза Юльке попался, я тебя убью на хуй, - говорю я, и со всей силы бью ногой в лицо.

Слышу хруст. Это ломается нос урода.

- Поехали, - говорю я Бэксу, снимая с ветки фонарь.

- Его тут оставим?

- Нах он мне нужен, машину еще испачкает, - говорю я, направляясь к машине, - ничего, полежит тут немного, одуплится, к утру доползет до дома.

- Не околеет? - волнуется, бля, Бэкс.

- Не гони, мороза почти нет.

Мы садимся в машину и уезжаем.

Вернувшись, мы допиваем водку, а потом дружно вынюхиваем два грамма кокса.

Вечер после похорон. (Факер)

Сегодня днем мы похоронили Иру.

Мы - это ее мать, бабушка, я, несколько подруг и друзей детства. Всего нас человек десять.

Утром мы своим ходом заехали в морг, где тело два дня подвергали экспертизе и официально заявили, что имел место случай самоубийства.

На мне костюм от Alexander McQueen, светло-кремовая рубашка Lanvin, туфли Roberto Cavalli, галстук Paul Smith, серое пальто от Prada, и солнцезащитные очки.

Солнца нет. Я скрываю свой взгляд…мне просто стыдно…никто не знает, что вина в смерти девушки лежит на мне…от этого я чувствую себя еще хуже.

Я увидел гроб, стоящий под небольшим навесом. Ирка выглядела хорошо…я бы даже сказал, как живая. Будто спала. Хорошо загримировали.

Мы встали полукругом и мужик, ответственный за организацию похорон, сообщил, что тот, кто не поедет на кладбище, может попрощаться с телом сейчас. Таковых было две девушки - бывшие одноклассницы, помню их смутно. Они подошли к гробу, постояли, поцеловали Иру в лоб и что-то сказали. Я не расслышал, что именно. Да и важно ли это?

Четыре работника морга загрузили гроб в один из стоящих во дворе автобусов. Мы же сели в другой, пассажирский. Поехали на кладбище. Мать ехала с телом дочери. Я сидел рядом с ириной бабушкой и предпринимал невнятные попытки утешить ее. Старушка рыдала. Пускай порыдает, это полезно. Вместе со слезам уходить боль. Во всяком случае самая колючая ее часть.

Я смотрел в окно, за которым проносились серые пейзажи.

Друзья и подруги Иры, сидящие рядом, в основном молчали, прерывая напряженную тишину лишь негромкими репликами.

Приехали на кладбище. Гроб выгрузили из автобуса. Нужен был еще один человек, чтобы нести его. Вызвался я. Мне повязали на рукав ленточку. Так надо. Понесли. Гроб был удивительно легким, или же я просто не замечал его веса?

Мы остановились возле свежевырытой ямы, обнесенной небольшим заборчиком.

- Плиту положим через неделю, - объяснил кто-то, - и памятник поставим, после предоплаты.

А пока, будет стоять железный крест с табличкой. Интересно, была ли Ира верующей?

Молодой, но уже бородатый проповедник грустно читал молитву, обмахивая гроб и нас, вместе с ним, сладковатым дымом.

Потом, представитель администрации кладбища, стал с бумажки читать, каким хорошим человеком была Ира, и как мы все ее любили.

Любили…господи…что же я наделал…

Слышались слабые всхлипывания, кто-то дергал носом. Кто-то застонал.

- Попрощайтесь с телом, - сказали нам.

Все по очереди подходили, что-то говорили, целовали в лоб.

Мать ее устроила истерику: плакала и хваталась за гроб. Ее отвели в сторону подруги Иры.

Я подошел последним. Бесконечно долго смотрел на ее умиротворенное лицо… Думал о том…ошибка…моя ошибка. Наклонился и легонько поцеловал ее в губы…холодные и сухие.

- Я люблю тебя, Ира, - прошептал я, и почувствовал, как под стеклами темных очков, наворачиваются слезы…помолчал и добавил, тихо, - прости меня…я…я никогда себе это не прощу.

Резко выпрямился и отошел в сторону.

Двое рабочих, стали аккуратно опускать гроб в яму.