На суше и на море - 1961

ПОЛНЫЙ сил трехгодовалый волк проснулся оттого, что его голову стало нестерпимо припекать солнце. Волк улегся вздремнуть еще в полдень в тени нависающего утеса; теперь тень ушла, солнце бросало уже косые лучи, — приближался вечер. Зверь поднялся, потянулся, зевнул и, лениво щелкнув зубами, поймал докучливую муху, затем с отвращенном выплюнул ее. И хотя муха была вещью несъедобной, волк как-то сразу ощутил приступ голода. Он окончательно проснулся, повел крупной лобастой головой и потянул воздух. Легкий предвечерний ветерок донес едва уловимый, но очень знакомый запах. Осторожно ступая, стараясь не упустить направления, откуда исходил запах, волк стал взбираться но крутому склону. Запах становился все явственнее, теперь четвероногий хищник уже не боялся потерять его и потрусил мелкой рысцой. Вскоре до его слуха донеслось блеяние овец. Тогда он остановился, лег на живот и пополз. У крупного камня на вершине склона волк остановился и выглянул из засады: внизу расстилался ярко-зеленый ковер джайлоо — высокогорного летнего пастбища, на нем мирно пощипывали траву овцы. Тонкая струйка дыма от костра виднелась на противоположном конце джайлоо — значит, люди были далеко. А совсем близко стоял молодой барашек, он немного отбился от стада и не щипал травы, очевидно насытившись. Теперь оставалось лишь точно рассчитать маневр; добежать до барашка и схватить его, прежде чем ему на помощь придут овчарки. Инстинкт подсказал волку, что его ноги резвее и он опередит ненавистных овчарок.

Собравшись в стальной ком, волк сделал огромный прыжок и помчался к намеченной жертве. Он не ошибся: пробежал больше половины расстояния, и только тогда овчарки учуяли его. Барашек теперь тоже заметил приближающуюся смерть; он жалобно заблеял, но, скованный страхом, даже не пытался бежать, а беспомощно кружился на месте. Это еще больше разжигало алчность волка, он несся как вихрь, гигантскими, упругими прыжками, и с каждым прыжком силы его удваивались, а радость хищника, предвкушавшего солоноватый вкус теплой, дымящейся крови, пьянила его звериный инстинкт…

Но внезапно какая-то тень мгновенно пересекла ему дорогу. Верный товарищ — инстинкт — сразу отрезвил и предупредил о приближении страшной опасности, он же подсказал и средство защиты: волк остановился на всем скаку и сел на задние лапы, проехав при этом несколько метров по скользкой сочной траве. И тотчас же над головой волка захлопали гигантские крылья, страшные и непонятные, они обвевали жарким ветром, накрывали всего хищника, доставляли мучительную боль, задевая по носу… Инстинкт верно приказывал волку: нужно сидеть, не подыматься! Но страх перед крылатым чудовищем оказался сильнее, он победил инстинкт самосохранения, и волк, поджав хвост, бросился в сторону. Это было началом его конца: в заднюю часть спины впились три огромных загнутых когтя. Волк взвыл и резко повернул голову, чтобы укусить врага, напавшего сзади, но другие три когтя сдавили его пасть, словно защелкнувшаяся пружина стального капкана. А потом все произошло в долю секунды: когти с непреодолимой силой сдвинулись, сжали спину волка в дугу, сухо треснул позвоночник, и гроза овечьих стад повалился бездыханным на влажную траву джайлоо…

Распростерши могучие крылья и все еще не выпуская из железных объятий мертвого врага, беркут раскрыл крючковатый клюв и издал хриплый клекот — крик победы. К беркуту быстро подъехал всадник с полевым биноклем на груди в островерхой шапке, отороченной темным бараньим мехом. Он ловко соскочил с седла и бросил победителю кусок сырого мяса. Только после этого птица отпустила свою жертву и стала рвать мясо.

Скоро к месту схватки подоспели чабаны. Охотник посадил беркута на руку, защищенную до локтя толстой кожаной рукавицей. Он с суровой нежностью погладил птицу по голове и сказал по-киргизски:

— Алджел-Той — много взял. Так ты будешь называться.

И могучая гордая птица как-то странно вытянула шею, склонила голову набок и осторожно потянула хозяина клювом за рукав, словно понимая, какого высокого звания она удостоилась…

Солнце еще освещает величественные пики хребта Кунгей-Алатау, далеко внизу бирюзой сверкает озеро Иссык-Куль, но в горных долинах наступили уже сумерки. Шестидесятисемилетний Чомокой Байчубаков возится у костра. С присущим киргизам гостеприимством он решил после удачной охоты угостить меня на славу и сейчас готовил замечательное блюдо «мастава» — густой рисовый суп с бараниной и всевозможными восточными специями. Пока в котелке булькает мастава, Байчубаков рассказывает мне об искусстве дрессировки беркутов.