На суше и на море - 1963

Всем было жаль покидать бесхитростного доброго старика Дабагира, да что поделаешь? Сам Дабагир, стоя на берегу без шапки, спокойно попыхивал трубочкой. Оставаться одному для него привычное дело.

Загудел мотор, и лодки заскользили по зеркально спокойному озеру.

— Прощай, Дабагир!

— До свидания, отец!

Дабагир помахал рукой, потом, сгорбившись, заковылял в избу.

— «Какой он уже старый», — с горечью думала Галя, и сердце ее защемило от внезапно прихлынувшей жалости.

Ольджикан капризно петлял по необозримой равнине. С низких полузатопленных берегов взлетали птицы: кулики, утки, аисты. Тяжко всплескивая, ныряли ондатры. Манили на отдых заросшие вейником берега.

— Сколько травы, а не возьмешь, — заметил Скробов.

Он тяжелее других переносил неподвижное сидение в лодке и обрадовался, когда стали перебираться через плавни. Хоть размяться можно.

Было уже за полночь, когда наконец показалась Половинка: две охотничьи избушки на берегу. В одной уже обосновалась бригада охотников, выехавших на промысел ондатры.

Несмотря на поздний час, Авдеев занялся приготовлением ухи. Роман, хмуро уставившись в огонь, сидел на чурке, безучастный ко всему. Это было на него не похоже. Авдеев поглядывал и только неодобрительно покачивал головой: «Не дело этак-то на себя хмарь напускать!»

От старого зверобоя, привыкшего примечать даже примятую травинку на следу зверя, не укрылась ни тоска Романа, ни смятение Гали, стоявшей на жизненном распутье и не знавшей, к какому берегу плыть, ни доброжелательное, с нотками легкой сниходительности отношение к ней Молчанова.

— Ну, кажется, готова. Давайте вечерять, — сказал Авдеев, снимая с тагана ведро с дымящейся ухой. — Роман! Чего сидишь? Расставляй миски.

Ермолов нехотя повиновался. После ночи, которую Галя провела с Молчановым на Муравьином острове, он не находил себе места, извелся.

Ужинали молча. Скробов и Галя взяли свои миски с ухой и ушли в избушку.

— Эх-ха-ха, вот она — молодость! — вздохнул Авдеев. — За девкой ходить, что за изюбром: терпение и терпение надо. Кажется, убегла она от тебя, а ты не огорчайся, свежего следу не теряй, скрадывай ее потихоньку. Что молчишь, Роман? Или неправду я говорю?

— А что я, — пожал плечами Ермолов. — Я ничего…

— То-то, ничего. Ты одно пойми: Молчанов ей не пара. Он городского складу человек, москвич, да и женат. А в жизни как? Лычко к лычку, ремешок к ремешку. Вот и выходит, что ты ей больше под стать.

— Ты, Роман, голову зря не вешай! — заметил Буслаев. — Бывает, перекипит первое увлечение, и вспомнит девушка о своем неизменном друге. Ну, а если и нет, так свет клином на одной не сошелся. Мало ли хороших девчат на свете!

— Да что мне до них-то, Александр Николаевич, — глухо проговорил Роман, — если Галина из головы не выходит?

— Говоришь «из головы не выходит«…А подумал ты, к какой жизни ее тянешь? Галя техникум кончила. Ей хочется руки к любимому делу приложить. Вот и представь: согласилась Галя с тобой жить. Что ей делать? За тобой по тайге кочевать, дело, которому училась, бросить? Вот мы бьемся над перестройкой охотничьего хозяйства края, стремимся облегчить промысел, а ты в стороне стоишь. Ведь, если по совести говорить, так тебя иначе, как браконьером, и не назовешь. Не будь у нас Гали, так и в экспедицию тебя не заманить бы. Нет, Роман, подумай-ка прежде о том, как свою жизнь на правильный путь направить, а тогда и Галя на тебя по-другому взглянет…

Роман молчал.

— Как там ни говори, — продолжал Буслаев, — а приходит время, когда человек оглядывается на всю свою жизнь. И должен он что-то доброе иметь за плечами, чтобы мог сказать: вот, мол, и я не напрасно на свете прожил…

Районный центр встретил путников без внимания. Здесь привыкли к различным экспедициям. Большой поселок был просто немыслим без них, как вокзал без пассажиров.

Дом приезжих был полон, пришлось искать ночлег в частных домах. После долгой беготни по поселку нашли приют в старой просторной избе.

Дни пребывания в районе каждый использовал по-своему. Скробов и Буслаев не вылезали из райисполкома и других организаций, Молчанов приводил в порядок записи, схемы. Авдеев отлеживался на лавке или беседовал с хозяином избы.

Ермолов бесцельно бродил по поселку. У него были деньги, нашлись бы и знакомые, которые могли составить компанию выпить. На этот раз он об этом не думал. Полдня он слонялся по магазинам, потом вышел на берег и долго стоял, словно ожидая чьего-то приезда. Не было цели, не к чему было стремиться.

Поселковая молодежь вечером спешила в кино, на танцы. Роман смотрел, сравнивал себя с другими, и становилось обидно, больно. Лучшая сторона молодости до сих пор оставалась для него где-то в тени. В чем состояло это лучшее, он не знал, но оно существовало, в этом он не сомневался.