НА СУШЕ И НА МОРЕ 1965

В положении Крестовникова ничего не изменилось. И все же стало легче. Значительно легче! Рядом был человек. Можно было посоветоваться с ним, обсудить положение, наконец, просто услышать живой голос.

Опять послышался шорох. Шихов пробивался к товарищу по несчастью.

Скоро они стояли плечом к плечу и негромко переговаривались. После невыносимой тишины человеческий голос звучал успокаивающе, настраивал мысль на поиски спасения.

— Почему вы молчали? — спросил Шихов. — Я кричал. Без толку. Потом пригрелся и заснул. А сейчас не выдержал неподвижности, стал пробираться вдоль скалы и наткнулся на вас.

Крестовников понял, что, оглушенный ударом лавины, он долго был без сознания, и подумал о Сане.

— Вам никто не ответил? — осторожно спросил он.

— Нет.

Первая радость слабела, уступала место безразличию. Вялость охватывала тело все сильнее. Слипались глаза. Странное двойственное состояние: и сон снится, и понимаешь, где находишься.

— Слышите? — взволнованно ткнул соседа рукой Шихов. — Вы слышите?

Крестовников очнулся. Ждал он долго. Бесконечно долго. Хотелось спросить, что услышал Шихов, и страшило, как бы не заглушить не вовремя заданным вопросом легкий скрип снега над головой.

Слух уловил невнятый возглас. Возможно, это Саня? Родос повторился. Женский голос! Поселок невредим. Люди целы!

— Э-эй! — закричал Крестовников. — Сюда! Сюда-а! Здесь мы-ы!..

Он кричал, не думая о том, что кричит. Он не мог не кричать. Звуки собственного голоса, отражаясь от обледенелых стенок крохотной пещерки, глушили, тяжко, до боли в ушах, отдавались в голове.

Рядом кричал что-то непонятное Шихов.

Наконец они замолкли. Тяжело дыша, вслушались.

Тишина.

Шихов закричал снова. Сорванный осипший голос его звучал надрывно.

На этот раз Крестовников не поддержал его.

— Что же это? — воскликнул Шихов. — Оглохли они, что ли?

— Нет. — Крестовников все еще дышал тяжело. — Не оглохли. У снега есть одна особенность: засыпанный слышит звуки сверху, а его голос глохнет уже на небольшой глубине.

— А нас засыпало?.. — Шихов не закончил вопроса.

— Свет к нам не пробивается, — ответил Крестовников. — Над нами наверняка больше метра снега.

Шихов грузно заворочался. Из-под пробитой ледяной корочки на руку Крестовникова потекла струйка снега.

— Что вы делаете? — спросил он.

— Хочу высунуть из сугроба лыжную палку, — ответил Шихов.

Крестовников терпеливо ждал. А когда Шихов затих, он спросил.

— Как у вас… палка?

— Поднял, — Шихов с трудом перевел дыхание. — Видна ли она сверху?

Крестовников не ответил. Угадывать было не в его правилах.

Снова тишина. Тревожные мысли. Слабая надежда на то, что наверху заметят лыжную палку, таяла. Неужели люди ушли?

— А если попробовать мне пробиться на другой, менее крутой склон камня? — спросил Шихов. — Возможно, там удастся выбраться наверх?

— Не думаю, — ответил Крестовников. — Выбраться с такой глубины, из рыхлого снега…

И со страхом подумал, что снова останется один. Опять окружит его проклятая, сковывающая рассудок и волю тишина. Да и Шихов переоценивает свои силы. Застрянет в снегу, выбьется из сил и не вернется.

— Надо же что-то предпринять, — не унимался Шихов. — Если я оставлю рацию и рюкзак…

— Рацию?.. — перебил его Крестовников. — Скажите… нельзя развернуть рацию под снегом?

— Есть, конечно, риск, что попадет влага… — неуверенно произнес Шихов.

— Рискуйте, — приказал Крестовников. — Разворачивайте.

— Есть развернуть рацию! — с готовностью повторил Шихов. Наконец-то он услышал в голосе Крестовникова решимость, знакомые волевые интонации.

Он ворочался долго, нестерпимо долго; иногда задевал неподвижного Крестовникова. А тот, плотно прижимаясь спиной к камню, напряженно вслушивался. Неужели они ушли? Вчера Клава Буркова была с ним здесь, видела скалу. Не могла же она заблудиться? От одной мысли об этом по спине пробежал леденящий озноб.

— Что у вас? — не выдержал Крестовников. — Не получается?

— Надо прикрыть рацию от снега, — ответил Шихов. — Никак штормовку не сниму.

Дайте рацию мне, — сказал Крестовников. — Я сам поведу передачу.

6

Клава Буркова шла широким накатистым шагом. За нею почти на сотню метров растянулась маленькая колонна. Двое тащили укрытую брезентом горную лодочку с аварийным имуществом и привязанными сверху дюралевыми трубками, заменявшими щупы.

После длительного подъема по крутому склону идти стало легче. Тяжело приходилось лишь на встречных застругах. Сильный боковой ветер сносил легкую лодочку. Приходилось не только втаскивать ее на рыхлый, поддающийся под лыжами гребень, но и придерживать с наветренной стороны.

Буркова нетерпеливо рвалась вперед. Ей казалось, что товарищи тянут лодочку вяло, слишком часто меняются в лямках. И сказать им ничего было нельзя. В горах можно поправить неумелого товарища, объяснить неопытному, но не следует подгонять, а тем более упрекать отстающего.

Остановилась группа у нового подъема. Лыжные следы круто пошли наверх лесенкой. Вскарабкаться здесь с лодочкой нечего было и думать. Опять пришлось тащить ее на веревке.