Первая стоянка у нас была в Брно. Брно — огромный промышленный город, второй по размеру в Чехословакии, центр международной ярмарки. И то, что в отеле «Слован» не оказалось мест, меня не удивило. Но наш шофер профессор Дразнин разложил сиденья в «Волге», вручил нам ключи от машины и выбрал для ночлега уютный уголок в самом центре города. Вечером мы бродили по залитой огнями главной улице от «Скована» до вокзала; жены, по французскому выражению, «лизали витрины», мы глазели по сторонам. Утром я встретил на площади, неподалеку от старой ратуши, сразу три группы советских туристов, приехавших в Чехословакию на своих машинах и автобусах. С одной из групп я попал в здание бывшего моравского парламента, в роскошный зал, где теперь жители Брно сочетаются браком. Румяный седой гид бойко рассказывал, время от времени пересыпая речь всемирно известными анекдотами:
— В подобных залах при национальных комитетах в торжественной обстановке происходит бракосочетание. Так же торжественно обставляют и запись новорожденного. А вон в той комнатке жених ждет конца своего счастья. Браков у нас заключается в год примерно семь, а разводов один на тысячу жителей. Разводов у нас меньше, чем у вас, в Союзе, примерно… на две сотых процента. Развод стоит всего четыреста крон…
В подворотне Старой ратуши гид рассказал историю чудесного дракона, висящего под сводами арки. Собственно, историй было несколько, но потом оказалось, что это всего-навсего нильский крокодил. От этих лишенных поэзии легенд слушатели приуныли, и гиду пришлось повеселить их рассказом о неверных женах, которые как огня боятся этого самого крокодила. Тут же висело огромное колесо, которое, по преданию, смастерил веселый колесник из Леднице еще в XVII веке. Находясь в подпитии, он похвастал перед коллегами, что за тринадцатичасовую рабочую смену срубит в лесу дерево, сделает колесо да еще доставит его к рынку сбыта — докатит до брненской ратуши. Он совершил этот трудовой подвиг, но дальше все пошло хуже. Все решили, что тут не обошлось без вмешательства нечистой силы, и стали его сторониться, бедняга лишился заказов и умер в нищете. Вывод из этой невинной истории напрашивался самый простой: не следует хвастать в пьяном виде, даже если речь идет о простом колесе, и, конечно же, следует бороться с предрассудками, повышая свой культурный уровень.
Вместе с туристами-земляками я побывал еще в нескольких костелах и бывшем монастыре августинцев, где постигал основы музыки знаменитый чешский композитор Леош Яначек и занимался своими научными изысканиями монах Иоганн Грегор Мендель. Гид рассказал нам, что в Брно недавно закончился международный конгресс, посвященный Менделю, и что основатель менделизма занимался здесь также скрещиванием пчел и даже метеорологией.
Потом я снова бродил по городу и забрел в капуцинскую церковь, при которой была «гробка», то есть крипт, подземная часовня-музей, где хранилось много мумий, черепов и костей, а из последних даже была изготовлена люстра. Музей этот должен был напоминать о смерти, от которой никуда не уйти, и надписи на стенах гласили: «Мемеито мори», «Ту фуи, эго эрис» (помни о смерти, о том, что мы были такими, как ты сейчас, а ты будешь такой же страшный, как мы). Вообще мне показалось, что в Чехословакии принято с довольно большим уважением относиться к усопшим, особенно к тем, кто отдал жизнь служению людям. Памятников и монументов здесь тысячи, в центре Праги же чуть не на каждом доме есть мемориальная дощечка с именами павших. До сих пор помню одну из них, на углу Овочни трга: «Здесь положил свою жизнь на алтарь власти Богумил Кулиш 25 лет от роду, 8.V.45». В каждом чехословацком городке и чуть не в каждой деревне есть с любовью оберегаемый памятник нашим русским солдатам. Конечно, «гробка» капуцинов носила более общий, философский характер; она была скорее сродни надписям, украшающим обычно ворота словацких кладбищ: «До виденя!», то есть до свидания. Главное место в «гробке» занимали кости барона Фраитишка Тренка, прожившего бурную жизнь, служившего майором в русской армии и окончившего жизненный путь в Брно. Надпись на гербе барона пророчески гласила: «Сквозь бури к гавани», и барон обрел у капуцинов сравнительно тихую, хотя и недостаточно укромную, гавань.