НА СУШЕ И НА МОРЕ 1966

— О, это идея вдовушки. Просто гениальная идея. Она была уверена, что никто не узнает о самоубийстве Дана. У самой синьоры Паранко было железное алиби, а что она шантажировала мужа, никто даже не подозревал. В крайнем случае полиция могла обвинить в убийстве Джима или Ата. Ну что ж, никогда не вредно избавиться от уже ненужного сообщника. Я взял желтую кожаную сумку и открыл ее.

Увидев ее, Долговязый Джим стал реветь и плеваться. Голова его закачалась из стороны в сторону. Я заткнул ему рот рукавом от пиджака Ата Шалфейчика.

— Впрочем, думаю, что эти доказательства полиции даже не потребуются. Трам имеет немало других, чтобы упечь за решетку этого джентльмена и его достойных друзей, — говорю.

Вынимаю первый конверт, читаю написанное в уголке имя, затем второй и один за другим кидаю все конверты в камин. Но, прочитав на очередном конверте имя Дана Паранко, я остановился.

— Возможно, кому-либо из присутствующих будет интересно узнать, почему его шантажировали?

— Мне уже все известно, — говорит Трам. — Я навел справки и узнал, что в двадцать лет он отравил восемнадцать учениц лицея, желая проверить, какая из них умрет первой. Но его действиями двигал прежде всего дух спортивного азарта. Впрочем, потом он охладел к спорту и стал предпринимателем.

Я кинул в огонь этот конверт и подождал, пока он сгорит. Покончив еще с четырнадцатью конвертами, я прочел имя Блю Катарро.

Тут Блю Катарро вскочил, шагнул вперед и впился мне в глаза немигающим взглядом.

Трам протянул руку.

— Э нет, — говорю. — Так дело не пойдет.

Я бросил в камин и этот конверт.

Блю Катарро с волнением следил, как огонь пожирает бумагу. Когда догорел и обуглился последний клочок, он глубоко вздохнул. Подошел и обнял меня со слезами радости на глазах.

— Пустяки, — говорю. — Теперь, когда конверт сгорел, может, вы скажете, что было внутри.

Блю Катарро посмотрел на Трама, и тот утвердительно кивнул.

— Так и быть, скажу. Восемь лет назад я украл комбинированную ручку-карандаш. Джим отлично знал, что за это и только за это полиция в состоянии упечь меня в тюрьму.

Не успел я покончить с конвертами, как Трам и Каучу стали прилаживать наручники всей этой миленькой компании. Пятьсот монет по тысяче лир очутились сначала в кожаной сумке, а затем в руках у одного из полицейских как вещественное доказательство гнусного шантажа.

— Отведите этих господ в Центральное полицейское управление, — приказал Трам.

Все пошли к выходу, кроме Долговязого Джима.

— А ты чего застрял? — спрашивает Трам.

И только тут Трам обнаружил, что Долговязый приклеился к полу. Попробовал его оторвать, но не смог. Пришлось расколоть половицы. Мы чуть не надорвались от смеха, глядя, как Джим идет к дверям, волоча эти странные колодки.

Последним шел Трам, толкая перед собой Долговязого.

— Спасибо, — говорит Трам, остановившись на пороге.

— Не за что, — отвечаю. — Кстати, я забыл тебе отдать одну штучку. На, держи.

И кинул ему оторванное ухо Ата Шалфейчика. Трам поймал его на лету, положил в карман и ушел.

В комнате остались я, Дуарда, Блю Катарро и Грэг.

Блю Катарро с минуту смотрел на меня. Потом перевел взгляд на Дуарду и легонько хлопнул ее по плечу.

— Надеюсь, кроме пятисот тысяч вы получили, Яко, вполне хорошее вознаграждение?

— Лучше не надо, — говорю. Притягиваю Дуарду к себе, и мы сливаемся в сладостном поцелуе.

Блю Катарро на цыпочках вышел из комнаты, закрыл дверь, и я услышал, как загудел мотор.

Ровно через пятнадцать минут мы прервали наш поцелуй, чтобы подышать свежим воздухом и поцеловаться снова уже на лоне природы.

Выходим. Начинает светать.

На опушке березовой рощи Дуарда остановилась.

— Есть у тебя бумага и карандаш? — спрашивает.

— Карандаша нет, а листок бумаги, пожалуйста. Вырываю страничку из записной книжки и протягиваю ей.

Смотрю, Дуарда что-то пишет губной помадой. Затем нагибается и веточкой выкапывает ямку. Что-то кладет в нее. Теперь я вижу, что это мизинец моей правой ноги, который она подобрала в той проклятой кухне. Бесценная Дуарда засыпает ямку землей и втыкает веточку с листиком бумаги. Нагибаюсь и читаю:

«Здесь покоится мизинец правой нижней конечности моего возлюбленного».

Я обнимаю и крепко целую ее под заливистый лай Грэгорио.

Гангстеры, частный детектив и собака

О повести Карло Мандзони

Передо мной портрет автора повести итальянского писателя Карло Мандзони. Снимок давний, относится к октябрю 1959 года. На фотографии изображен человек средних лет в широкополой шляпе с высокой мягкой тульей. Глаза Мандзони прищурены, а губы чуть тронуты усмешкой, и уголки их приподняты; в руках, у рта, сигарета, почти зажатая в кулак, — так курят мальчишки, боящиеся, что их заметят взрослые.

Так и кажется, что в тот момент, когда писателя снимал фотограф, он задумал что-то веселое, и ему самому стало весело от этого.

Задумал подурачить читателей?.. Не без этого. Но глупое не бывает смешным, а для тех, кто смеется над глупым, не стоит писать.

Нет, уж если осмеивать что-либо, то умно, страстно, не скупясь на краски, на темперамент, на гиперболу.