На суше и на море - 1975

В том же рейсе мы побывали в устье реки Алтонгек. Шхуна «обросла», на ее днище образовался целый лес лохматых зеленых водорослей и колонии ракушек. Шхуна потеряла скорость. «Почиститься надо, — решил Мартыныч. — Владимир Сергеевич, прокладывай курс в устье этой речушки…» Мартыныч был опытным моряком, он знал, что живность, поселившаяся на корпусе шхуны, может обитать лишь в соленой воде, пресная же быстро погубит рачков. Так оно и случилось. Спустив шлюпки, вооружившись шкрябками, укрепленными на длинных шестах, мы скребли обшивку, сдирая с нее побуревшие лохмотья водорослей, а Мартыныч, свесившись через планшир, взбадривал нас: «Скребите «Актинию», скребите родимую! Чувствуете, как она ежится? Слушайте, она даже кряхтит и постанывает от удовольствия!..»

Оказывается, не только Мартыныч знал способ спасения от паразитов. В полдень мимо шхуны проплыли пять кашалотов. Высунув из воды лоснящиеся спины, животные улеглись рядышком в самом устье речушки и начали тереться о каменистое дно, поворачиваясь то одним, то другим боком. Они тоже очищали свои шкуры!.. Звери фырчали и пыхтели. Порой они все вдруг замирали как мертвые и закрывали глаза от наслаждения.

Да, хорошее это было время! Мы возили продукты, кинофильмы, соль и клепку на рыболовные комбинаты, рассыпанные вдоль побережий Камчатки, а там забирали рыбу.

В один из рейсов мы пришли на Командоры. Какие это острова! Когда шхуна подходила к острову Медный и я глядел на угрюмые, черные, обрывающиеся в океан скалы, на тучи, будто зацепившиеся за их вершины, мне казалось, что в этих угрюмых и диких местах не может обитать не только человек, но даже животные и птицы.

Я ошибся. Остров был населен миллионами чаек, кайр, топорков и уток-каменушек. С пронзительными воплями, стремительными табунами птицы носились над мачтами шхуны, плюхались возле ее бортов в воду или одна за другой, хлопая крыльями, плыли перед шхуной, а потом, еле-еле оторвавшись от воды (такие они были жирные), летели к своим скалам.

Ухал в камни прибой. Водяные столбы медленно взлетали в воздух и опадали с водопадным шумом. Будто черный столб пепла, поднятый ветром, кружили над скалами птицы. Возле самого берега, при входе в бухту, нас встретили морские львы. Заваливаясь на спину, показывая свои влажные, блестящие животы, львы осматривали шхуну желтыми, как алыча, глазами и протяжно ревели…

Суровый, богатый край! Он был полон жизни, этот далекий остров, а его люди, смуглые, черноволосые, похожие на полинезийцев, добры и гостеприимны. Они угощали нас маринованными осьминогами, икрой морских ежей и разной рыбой. Бросив якорь в зеленую воду бухты Преображенки, мы долго пробыли на острове — ремонтировались. Там я познакомился с Ленкой, симпатичной девушкой из древнего племени морских охотников унангунов, когда-то в далекие времена завезенных на необитаемый остров с другого острова, с Атту.

В свободное время мы отправлялись с ней путешествовать. Мы уходили далеко-далеко от поселка и купались в обжигающей воде маленькой, окруженной скалами бухточки Буссоль. Потом разжигали костер, варили в котелке крабов, и Ленка просилась: «Возьми меня с собой. Ну, уговори Мартыныча! Ведь сейчас у вас нет кока. Неужели шхуна уйдет, а я останусь?..»

Повара у нас в ту пору действительно не было: сбежал наш кок. Трудненько было нам!.. Готовили пищу все по очереди. Сашка вечно пересаливал и первое и второе; Вова засыпал в камбузе, сморенный теплом печки, и суп у него выкипал, а картошка превращалась в черные уголья. Глухарь, тот умел готовить лишь странное блюдо под названием «шукрат»: сваливал в кастрюлю кислую капусту, картошку, морковь и свеклу. Он тушил овощи до кашеобразного состояния и перчил так, что, проглотив две-три ложки «шукрата», мы разевали рты и загнанно дышали…

И все же женщина — на шхуне?! «Я лучше повешусь на краспице грот-мачты, чем разрешу женщине подняться на шхуну», — заявил Мартыныч, лишь только услышал про Ленку. А шхуна уже готовилась к выходу в океан. Ранним утром мы поднимем якорь и отправимся в Петропавловск, а потом на Чукотку. Но мне не хотелось оставлять Ленку!.. На своей ночной вахте я ждал ее сигнала с берега… А может, она передумала?.. Ночь тихая, лунная. Гаснут огни в домах поселка, сгрудившегося своими домишками на самом берегу бухты; лениво, сонно лают там собаки, и Шкипер время от времени так же лениво отвечает им. Ворчит прибой. Вскрикнула на скалистом уступе морская птица. Вскрикнула дико, страшно. Может, оступилась во сне да и свалилась с уступа? Или схватил ее подкравшийся песец?..

Хожу по шхуне, жду. Приказав мне «глядеть в оба», Вова Петелькин дремлет в ходовой рубке, положив пухлую щеку на лоцию островов Тихого океана… Неужели передумала? Мелькает на берегу огонек. Вспыхивает и тухнет. Зажигаю спичку: «Жду тебя!» Минут через двадцать я слышу тихий плеск и склоняюсь над водой: толкая перед собой цинковое корыто с вещами, плывет Ленка. Сбрасываю штормтрап, и Ленка взбирается на шхуну. Встав на планшир, девушка спрыгивает на палубу, и я хватаю ее, трепещущую от холода и страха.