На суше и на море - 1975

Зато какая кукуруза, какой подсолнечник, как красивы сады, усыпанные огромными чистыми яблоками и грушами! Сила Бак-сана, превращенная в плоды земледельческого труда. Ледниковая вода, обернувшаяся хлебом, маслом, овощами и фруктами.

На земле, оплодотворенной водой, собирают сказочные урожаи. Хамиял Нагоев на 170 гектарах получил по 81 центнеру кукурузного зерна. Его сосед — молодой, работящий Борис Жангиреев со 150 гектаров взял по 96 центнеров. А опытный Тута Ахметов обошел обоих молодых мастеров и получил с 200 гектаров по 100,3 центнера зерна. Но первенство все-таки принадлежит звеньевому Хачиму Гутову, который сумел вырастить на двухсотгектарном массиве по 105,4 центнера кукурузного зерна.

Килограмм зерна с квадратного метра земли. Прямо скажем— это похоже на фантастику. Ведь речь идет не о маленьком опытном поле, а о двух квадратных километрах!

Председатель колхоза «Красный Кавказ» Герой Социалистического Труда Башир Тхакахов говорит:

— Мастерство, вода, удобрения — вот составляющие рекордных урожаев.

Секретарь райкома добавляет:

— Открою секрет, уже переставший быть секретом. Прицел у нас на ближайшие годы — сто центнеров зерна с каждого поливного гектара. С каждого! О таком урожае когда-то говорил Климент Аркадьевич Тимирязев как о далекой мечте земледельца. А так ли далека эта мечта? Десять лет назад хозяйства нашего района собирали в среднем по 27–29 центнеров кукурузного зерна — вдвое меньше, чем в 1973 году. Есть ли у нас возможность планировать на ближайшие семь-восемь лет новое удвоение урожая, чтобы поднять его в среднем по району с нынешних 575 до 1000 граммов зерна на один квадратный метр? Теперь-то мы твердо знаем: есть! Мастера получают уже больше. В такую силу у нас практически «работает» сейчас почти три тысячи гектаров земли, облагороженных водами Баксана, Малки и Чегема.

Секретарь задумался.

Внизу бормотала река, утомленная зноем. Над долиной Баксана висела голубая дымка — неизменная спутница устойчивого антициклона. Она завесила близкие горы, отдалила зеленые ландшафты равнины.

Вздохнув, Гуанов спросил:

— Так что же с рекой, друзья?

— Мы поставим вот здесь, у моста, памятный камень, — с воодушевлением произнес Башир Тхакахов. — Найдем гранитную глыбу, привезем в мастерскую и высечем на ней хорошие слова…

— Какие слова, ты подумал?

— Нет еще, не подумал. У меня для Баксана много добрых слов, надо отобрать самые верные.

— Самые точные?

— И верные. Мы верим своей реке. В силу ее верим. В доброту. В ее бессмертие. Ведь она всегда будет. Как и солнце.

— Ты сказал хорошо. Река — наш друг, и мы отметим нашу дружбу. Как друзья мы обязаны беречь ее. Вот только все ли мы делаем, Андрей Андреевич, чтобы сберечь Баксан?

— Далеко не все. Крепление берегов, отстойники. Долговременные инженерные сооружения…

— А рыба, Андрей Андреевич?

Аболишин развел руками.

— Так скажи, где форель, где усач — царь-рыба? Почему обеднел наш Баксан?

— Плотина на Тереке. Об этом не раз писали в газетах. Плотину возвели, электростанцию построили, а прохода на нерест рыба не имеет. Забыли. Вот и опустел Баксан. Я сам мальчишкой баловался, во-от таких усачей в запруде лавливал…

Бежит Баксан, омывает камни, лижет скользкую гальку. Широко расступились его берега, фиксируя паводковое буйство, которое вот-вот начнется опять, если постоит над горами еще с неделю такая жаркая, безветренная погода. Еще сорок, ну, может быть, пятьдесят километров осталось ему бежать, обнимется он со своей сестрой Малкой, сблизится с братом Чегемом, бегущим правее, и ворвутся они все вместе в сердитый Терек.

Не много воды приносит Баксан к своему устью. Поистратил он силушку на добрые дела, помог всем, кто живет в его суровом ущелье, в красивом предгорье, на живописной равнине, отдал им воду и, сделав много доброго, растворится наконец в холодном Тереке.

Когда-то люди боялись Баксана. В самом имени его заложена эта боязнь: ведь по-кабардински оно означает «пенный», «бурный», а по-балкарски — «гневный», «удушающий живое», «тяжкий». История реки полна катастрофами.

Все переменилось теперь. Люди открыли для себя непередаваемую красоту истоков Баксана — Приэльбрусье и зачастили туда. Взяли силу горной реки для фабрики, для турбин. Разделили поток, направив воду в сотни каналов и оросителей. И обернулся Баксан добром для людей, не потеряв при этом своей природной красоты, своего непередаваемого очарования.

Наверное, так и нужно: не нарушая природного равновесия, по-умному, расчетливо пользоваться богатствами природы.

А памятник реке?.. Что ж, памятники ставят не только людям. И если удастся найти для баксанского камня умные, подходящие слова человеческой благодарности, эти слова будут полезны не реке — река проживет без них, — а другим людям, всем, кто остановится у камня, прочтет надпись.

Прочтет и задумается. Прежде всего вспомнив реку своего детства…