На суше и на море - 1976

— Вот! — вставил старик в потертой шляпе и направил указательный палец в грудь Мэга, словно дуло пистолета. — Вот они, он кивнул головой в нашу сторону, — сбросили у себя царя и теперь сами себе хозяева. Что пожелаешь, то и делай. Народ правит.

— Да нет же, — возразил Джордж. — Говорю вам — это непонятная сила, она в камне. А если Киндел не нашел ни одного опала, так что в том? Он надеется, а сила его манит.

— Нет, Джордж, свобода — вот в чем гвоздь! — не согласился Маккензи. — Когда я сижу в своей «норе», я господин. Захочу — отложу в сторону кайло и пойду к соседу поболтать. А завтра мне захочется, так я от темна до темна буду ковырять породу. И потом, я не раб вещей. Мне не нужно стремиться обязательно обзавестись домом, автомобилем, разным барахлом, чтобы щеголять перед соседями и сослуживцами. Здесь у меня только то, что необходимо: крыша над головой, еда, пара штанов и пиво по вечерам.

— А я, Мэг, мечтаю обо всем этом, — заговорил одноглазый Даг. — Вот найду свой камень, разбогатею, брошу все к черту и уеду куда-нибудь в Европу.

— Э-э, куда хватил! — скептически откликнулся Хайленд. — Что в той Европе? Давка, перенаселенность, плюнуть некуда. Был я и в других краях, помимо Европы. Нет, таких красок, таких просторов, такой надежды, как у нас в Австралии, нигде не сыщешь, разве что вот в России. Ты, Билл, правильно подметил, — Джордж кивнул старику в потертой шляпе, — русские — молодцы, они послали своего царя к дьяволу, и дело с концом. Теперь у них своя надежда, они верят в свое дело и потому счастливы.

— Ты прав, Джордж, — поддержал его Маккензи. — Ты говорил про силу в камне, так вот, надежда — она и есть та самая сила. Посмотри, сколько к нам на континент едет иммигрантов. И все надеются на счастье, на удачу. Они добрались уже сюда, до Уайт-Клиффса.

— Одной надеждой не проживешь, — усмехнулся одноглазый Даг. — Надо еще верить в себя, ух как верить! А потом надо браться за все, если хочешь, чтобы у тебя были деньги. Я вот ищу камень, строю дом для туристов, держу поросят и индюшек и ссужаю старателям деньги под проценты.

Глаз его засверкал, шея вытянулась, и он напрягся, готовясь парировать возражения.

— Знаешь, кто ты, — горячо заговорил Хайленд. — Ты — Кеван! Есть такой тип в книге Катарины Причард. Тот поганец на все был способен! Ведь давать старателям деньги под проценты — самое последнее дело!

— Это бизнес, мистер! — с издевкой ответил Даг. — Если у тебя к вечеру нет даже на стакан пива, чего тебя жалеть! В жизни надо быть сильным. Мы все тут люди сильные. Но кто-то посильнее других. Так почему я должен быть как все? Я — это я, и другого такого нет на свете.

Закатное солнце повисло над горизонтом, и его лучи косо ударяли нам в спину. Пивные бутылки словно засветились изнутри и отливали густым золотистым светом.

Джордж Хайленд предложил осмотреть его «дыру», которая служила ему и жилищем. Но Даг потребовал, чтобы мы шли к нему: он покажет свое хозяйство и шахту, где еще не вылущена небольшая жилка опалов. Чтобы примирить обоих, Маккензи предложил компромисс: сначала пойдем к Джорджу, а потом к Дату. Маккензи и Даг владели одной шахтой на паритетных началах.

От салуна до «дыры» Джорджа надо было с километр подниматься по склону холма. Тут зияли «норы», похожие на гнезда птиц на крутом речном обрыве. Это были неглубокие шахты, которые одновременно служили и жильем для старателей.

Когда-то в дни наивысших пиков «опаловой лихорадки» — в конце прошлого века и накануне первой мировой войны — население этих мест достигало пяти тысяч человек. Сейчас здесь едва наберется несколько десятков. Некоторые старатели живут с семьями. Жены заводят небольшое хозяйство — кур, поросят, индеек. Бог весть откуда они берут корм для этой живности. Сами-то питаются исключительно консервами. Электричества нет, вода для питья, стирки и других нужд дождевая или привозная.

Там, где есть женщина, вход в пещеру прибран, порог выложен кирпичом, дорожка посыпана белым песочком. Кое-где высажены цветы, деревца. У входов в «норы» одиночек обычно валяется всякий хлам: пустые бочки, старые тачки со сломанными колесами, листы ржавого гофрированного железа.

«Дыра» Джорджа находилась в центре верхней террасы. Отсюда открывался широкий обзор бесконечной пустыни. Внизу, у подножия холма, виднелось квадратное здание салуна, от него в два ряда, образуя короткую улочку, стояли несколько фанерных легких домиков. Один из них — школа. Ребятишек пятнадцать посещают занятия. Школа хорошо оборудована, освещается электричеством, установлены кондиционеры.

Заведующий, он же и единственный преподаватель школы, Кевин Энрайт, энергичный мужчина средних лет. Последние два года он преподавал в Лайтнинг-Ридже, где тоже добывают опалы. Но то ли это место ему не понравилось, то ли не сжился со старателями, его все время тянуло назад, в Уайт-Клиффе, где он работал ранее.

— В свободное время я ковыряюсь в «дыре», — рассказывает Энрайт. — Она у нас на двоих с почтмейстером Сирилом Икином. Худо-бедно, долларов на десять в неделю добываем. Это мое хобби.