На суше и на море - 1978

16.00, давление 986,5, Наконец-то поползло вверх! Торопливо заношу эти цифры в журнал и вытаскиваю штормовой стаксель[6]. Все меньше остается штормовых парусов. А ведь мне нужно иметь под рукой еще один стаксель, который можно было бы сразу поставить. У выхода на палубу в лицо ударяет ветер, и шнурки от завязанной под подбородком штормовки мигом крепко свиваются один с другим. В глубине кокпита извлекаю парус из мешка и, прижав к груди, бегу с ним на нос.

Какое зрелище! В разрывах между мчащимися облаками проблески желтого света, все небо охвачено бешеной гонкой, а следом за небом, будто в нерешительности, тянется холмистое море. Холодно и мокро, руки коченеют. Так иногда, случается, дохнет весенний ветер, и над черной землей, где в низинках еще не стаял снег, понесется разодранное в клочья небо — последний отголосок зимы.

Цепляю раке за раксом, быстрее, пока нос не накрыло волной. На кливере недостает уже четырех раксов — лопнули. Поднять стаксель! Кливер долой! Всем телом бросаюсь на обезумевшее полотнище, придерживая фал зубами, поскольку рук не хватает.

«Полонез» по-прежнему рыщет, хотя центр парусности переместился вперед. Сижу, как лягушка, и опутываю кливер тросами. Вдруг сердце уходит в пятки: со своего места я вижу гору со снежной вершиной. «Полонез» скользит по ее склону, но на сей раз не прямо вниз, а наискосок, быстро набирая скорость. Вода цвета бутылочного стекла покрывается черным рельефным узором из мелких морщинок, кажущихся застывшими под несущейся над поверхностью водяной пылью.

Снежная громада приближается. Я инстинктивно хватаюсь за мачту. Удар. Отовсюду с бульканьем убегает вода. «Полонез», вынужденный прекратить скольжение, как бы замирает и медленно разворачивается, подчиняясь автопилоту. Величественная гора исчезла, снова вокруг ревущее море. Но вот опять — ниоткуда — появляется горный склон, и «Полонез» набирает скорость. Один прыжок — и я в кокпите: проверяю, закрыт ли входной люк, и привязываюсь концом шкота.

Рыщем, рыщем! Начинается бешеное скольжение, словно на буере по ровному льду. Я осторожно касаюсь румпеля, чтобы помочь «Вицек-Вацеку» повернуть «Полонез» по ветру. И почему я пренебрег советом Муатесье и не запасся парусом поменьше?

Легкость, с которой поддается румпель, внушает мне подозрения. Я выпутываюсь из веревок и выскакиваю на корму. Нижней части автоматического рулевого устройства как не бывало. Соединительная муфта сломана, предохранительный трос оборван, только стальной огрызок торчит в том месте, где трос был привязан к корме. Мне становится не по себе.

Ничего не поделаешь, будем управлять рулем вручную. Держу курс по ветру, так хоть скорость возрастает не беспредельно. Вдруг штормовой стаксель с треском переметнулся на другой борт, отцепились два ракса. Бросаю руль и бегу на нос. С,трудом, торопливо — больше чем на двадцать секунд оставить руль не могу, чтобы яхта не начала рыскать, — сажаю раксы обратно на штаг и возвращаюсь в кокпит, пока «Полонез» не успел развернуться.

Не отпуская руля, свободной рукой вытягиваю из-под ног толстый плетеный трос. Виток за витком летит за борт, а когда стремительное течение подхватывает трос, я привязываю другой его конец к кормовому клюзу…

Робин Нокс-Джонсон:

«Я тянул за собой толстые тросы, и это нас спасло: волнам не удалось разбить «Суахили»».

Бернар Муатесье:

«Я обрезал тянувшиеся за кормой тросы, и «Джошуа» мгновенно ожил…»

Леонид Телига:

«Да, Кшисек, я ставил яхту лагом к волне, чтоб дрейфовала как пробка…»

Эрик Хискок:

«Мы подняли штормовой стаксель, потому что дрейфовать при такой волне становилось опасно…»

Эдлард Коулс:

«Две различные методики плавания под парусами в штормовую погоду…»

Чеслав Мархай:

«В первой фазе шторма, когда отношение высоты волны к длине больше, чем…»

Катитесь все к чёрту! Знаю, слышал, читал. Всего одновременно мне не сделать! Надо уменьшить скорость, не то зароемся, надо увеличить скорость, иначе нас разнесет волна! Окончится шторм — тогда потолкуем. А сейчас… сейчас накатывается очередная гора воды. Трос, тянувшийся за кормой, исчезает под пенистым валом, но, когда вал проносится, подкинув «Полонез» высоко вверх, трос снова появляется в виде тоненькой белой полоски, перерезающей следующий склон.

Основательно готовлюсь к прыжку внутрь. Нужно открыть люк, выждать подходящий момент и обдумать каждый шаг. На все — меньше двадцати секунд. Пошел!

19.00, давление 990 миллибар. В графе «Сила ветра» пишу: «10 баллов», поскольку сейчас, когда барометр пополз вверх, по моим представлениям, шторм уже перевалил через кульминационную точку.

Над головой с треском пролетел стаксель, и «Полонез», самостоятельно совершив разворот через корму, начинает медленно крениться. Закрываю за собой крышку люка и сажусь за руль. Как бы снова не полетели раксы… Вот бы где пригодились крепкие скобы.

Краем глаза я увидел ту волну. Она появилась ниоткуда, как и большинство этих гор, рождающихся из кипящей пены. За кормой «Полонеза» выросла стена!