На суше и на море - 1978

В чем был вылезаю в кокпит и начинаю выбирать трос обратно. Одновременно прикидываю, насколько же должен был наклониться корпус, что всю бухту выбросило из глубокого кокпита. «Полонез» дважды опрокинулся на ходу и один раз в дрейфе. У меня больше нет сил бороться. Сорвавшийся гик привязываю тросом к палубе. Трос закрепляю в кокпите стропами. Проверяю, держится ли на месте щит, и, спустившись вниз, закрываю за собой люк.

Я ужасно устал, мне безразлично, что еще может произойти с яхтой. Выуживаю из-под мокрых одеял судовой журнал, отыскиваю карандаш (ручки найти не могу) и записываю в графе «Происшествия»: два опрокидывания под стакселем, одно — в дрейфе. Пусть в случае чего останется хоть какой-нибудь след того, что произошло и что еще может произойти.

Хватит наводить порядок — какой смысл, если через минуту все снова полетит кувырком. Сбрасываю с левой койки все, кроме матраса и мокрого одеяла. Из глубины форпика[12] извлекаю спальный мешок, тщательно упакованный в фольгу, а из шкафа для одежды — шерстяной комбинезон, тоже в фольге. Тяжелые промокшие вещи, не потрудившись выжать, кидаю на правую койку, вытираюсь мокрым полотенцем и натягиваю сухую одежду. Сон приходит как избавление.

Удивляюсь, увидев сквозь прозрачный купол, что начинает светать. Я проспал всего три часа, но уже снова готов начать борьбу. Удивлен я еще и потому, что проснулся на том же месте, где заснул. И что вообще проснулся.

Высовывать нос на палубу пока неохота. Одну за другой развешиваю карты на поручнях вдоль правого борта. Складываю в льяле консервные банки. Привожу в порядок кухонные шкафчики. Разбитый шкафчик приходится опорожнить, в уцелевшем — все переставить, поскольку там полно воды. Вода и в выдвижных ящиках под плиткой, и возле радиостанции. Куда ни заглянешь, везде она побывала, а кое-где еще и осталась. Откладываю это занятие на потом. Сначала более важные дела — положить настил, привести в нормальный вид койки.

Почти все мелкие предметы, которые не были закреплены, оказались на левом борту. Но вот стеклышка от хронометра и навигационного треугольника, заткнутого за стол, я никак не могу найти. Заглядываю в ахтерпик. В том месте, где на внутренней стенке кокпита были подсобные инструменты — гаечные ключи, ножницы, — сейчас пусто. Из точно подогнанных отверстий в двух досках исчез весь набор инструментов. Впоследствии я все до одного выгребу из-под двигателя, куда их в конце концов занесло.

Пытаюсь завести двигатель. Безуспешно. Возвращаюсь в камбуз, снова берусь за наведение порядка. Вместо завтрака — кусок шоколада. Только и делаю, что подбираю, вытираю, выбрасываю. Набив доверху два ведра, вылезаю на палубу.

Небо — угрюмое, пасмурное — низко нависло над морем. Качает ужасно, но ветер ослабел — сейчас не больше 8–9 баллов. По-прежнему по морю бегут огромные волны, но какие-то они понурые, менее ожесточенные, и вчерашних цветов — зеленого, оливкового — сегодня на видно. «Полонез» беспомощно перекатывается с волны на волну, как скорлупка, потерявшая управление. При каждом крене кажется, что вот-вот водопад обрушится на палубу и захлестнет ее, но в последний момент корпус выпрямляется и фонтан брызг взлетает высоко вверх.

Если б можно было поднять паруса, отладить автопилот и бежать подальше от этого рокового места! Но паруса нельзя поставить без риска сломать мачту, нижняя часть автопилота сорвана, да и шторм пока не кончился.

Снова ныряю под палубу, чтобы взглянуть на барометр — 992 миллибара. Стоит и не шелохнется. Нужно подготовиться — если не к плаванию под парусами, так к новым кувыркам. А может, к тому и другому вместе. Пока же, порядка ради, обвожу ручкой вчерашнюю запись в журнале, а в графу «Вооружение яхты» начинаю поочередно вписывать повреждения:

сломана нижняя левая краспица грот-стеньги (вероятно, верхняя тоже);

разбит кормовой огонь;

погнуты стойки левого леера;

ослаблены бизань-ванты (почему?);

вырван грот-гик и сломан его вертлюг[13];

релинг погнут и ударом гика вырван из палубы…

Переворачиваю страницу — на этой не хватает места — и продолжаю перечень: новые повреждения обнаруживаются ежеминутно. Исчезли, например, все вещи, находившиеся в кокпите и в тайнике возле люка, в том числе рукоятки лебедок, висевшие в специальных чехлах на стенах кокпита, мелкие инструменты. Как теперь поставишь парус, пальцем, что ли, крутить лебедку?

На некоторое время моим вниманием завладевает бизань-мачта. Она стоит прямо, хотя изогнулась как змейка. Ослабленный стоячий такелаж создает впечатление беспорядка и запущенности. А уж погнутый, отклонившийся назад флагшток — прямо-таки символ трагедии. С удовольствием сразу бы его снял.

Грот-мачта с виду пострадала сильнее. Указатели ветра на топе сломаны, краспица свисает вниз, но пока еще держится на металлических усах, запутавшись в вантах. Сама мачта, однако, нисколько не погнулась, и салинги, даже поломанные, сидят в креплениях и могут еще некоторое время растягивать ванты в соответствии со своим назначением. Если б еще не эта краспица…