Вдвоем с коллектором мы расчистили на вершине холма просторную площадку. Теперь, осторожно откалывая слой за слоем, можно было отбирать все, что заслуживало внимания. А его заслуживало весьма многое. К сожалению, работу пришлось прекратить через четыре дня. Шофер высказал вполне обоснованное опасение, что если мы будем продолжать в том же духе, то едва ли экспедиционная машина стронется с места под тяжестью образцов.
На многих плитках растительные остатки соседствовали с четкими отпечатками насекомых. Не меньше было экземпляров огромных, до 5 см в поперечнике, чешуи каких-то гигантских рыб. По возвращении и Москву я передал эти материалы палеонтологам. Как сказали они мне, им не встречалось ничего даже отдаленно похожего на эти чешуи. В очень осторожных выражениях было высказано предположение, что они принадлежали древним окуневым.
Зато скромная коллекция ископаемых насекомых совершенно неожиданно вызвала у палеоэнтомологов подлинный взрыв энтузиазма. Там оказалось много форм, тоже ранее не известных науке. Обычно между передачей материала на определение и получением результатов проходит порядочное время. А тут через несколько дней раздался телефонный звонок, и я получил приглашение прийти в Палеонтологический институт. Вскоре по нашим следам на Кызыл-Джар отправилась палеоэнтомологическая экспедиция, собравшая уникальную коллекцию из 400 великолепных образцов. По словам ныне покойного начальника экспедиции А. Г. Шарова, еще ни одно палеонтологическое учреждение мира не имело такого обширного собрания верхнемеловых насекомых.
Я еще дважды побывал на удивительной сопке. Правда, теперь отбирал отпечатки более осмотрительно. Но все равно размеры коллекций выросли до 1200 экземпляров.
Их изучение дало многое. Прежде всего поражало необычайное видовое разнообразие растений. Отпечатки, извлеченные из слоев глин, общей толщиной не более двух и протяженностью около сотни метров, принадлежали более чем 150 видам, распределявшимся по 58 родам, из которых 42 существуют и в наши дни. Предположение о том, что современный растительный мир формировался уже в верхнемеловую эпоху, нашло, таким образом, самое убедительное подтверждение.
Три четверти сборов касалось платанов. Прекрасно сохранившиеся крупные трехлопастные листья с характерным жилкованием вызвали особенный интерес у первооткрывателя кызыл-джарской флоры Е. П. Коровина. Рассматривая очередные находки, он как-то шутливо заметил, что если сделать такие же отпечатки с листьев ташкентских платанов, то, наверное, трудно будет отличить ископаемые формы от современных. Но это во многом соответствует действительности. За десятки миллионов лет платаны практически остались неизменными. Причем не только они. В нашей коллекции есть хурма, дубы, каштаны, вязы, ивы… Внешний облик листьев, плодов, коры удивительно сходен с тем, что можно увидеть на деревьях, растущих сейчас в различных районах Казахстана и Средней Азии. Особенно поразил меня один отпечаток листа тополя Я сравнивал его с экземплярами, хранящимися в гербарии Московского государственного университета. Ближе всего наш образец оказался к белому тополю. Но совершенно идентичными были листья, сорванные с дерева в Джамбульской области, в сотне километров от сопки Кызыл-Джар.
Одним словом, свыше 90 % образцов принадлежат древесным растениям, произрастающим до сих пор. Невольно напрашивается вывод: не определяет ли подобное сходство также и близость природных условий? Другими словами, не было ли в столь далекую от нас эпоху заложено начало формирования современных среднеазиатских и казахстанских ландшафтов?
В засушливом климате, который царит здесь, лиственные деревья могут существовать лишь при добавочном увлажнении, вблизи пресноводных водоемов. Примерно та же природная обстановка существовала и в верхнемеловое время, о чем повествуют ископаемые коллекции.
Вспомним, как происходит захоронение ископаемых растительных остатков. Лист, ветка, плод переносятся ветром или водой в прибрежную часть ближайшего водоема. Чтобы они бесследно не исчезли, попросту не сгнили, требуется сложный комплекс физико-химических условий. Естественно, в наши руки попадает ничтожная часть того, что здесь когда-то росло. Растение должно быстро затонуть, погрузиться в слой ила, стать недоступным влиянию кислорода. Затем оно долго пропитывается циркулирующими в иле минеральными растворами, соли которых постепенно заменяют органическое вещество клеток, не нарушая их внешнего облика. И только после всего этого слои окаменевшего ила сохраняют для нас в течение огромного промежутка времени копии, повторяющие до мельчайших подробностей форму листа, когда-то оторвавшегося от дерева.
Степень сохранности отпечатка позволяет судить, насколько далек был путь от дерева до водоема. Особенно это легко установить, если лист крупных размеров, сложной формы, с зубцами, что увеличивает возможность механических повреждений.