На суше и на море - 1985

— Простуды боится! — смеется молодой. — Лапы промочить не хочет!

— Да, бережется, — соглашается егерь.

— А чего же гончая его не отыщет?

— Запаха от него нет.

Тут снова объяснять надо. Заяц-то, ведь он через лапы потеет. Там у него потовые железы, в лапах. Ну, и когда лежит, а не бегает, никакого от него запаха. Собака может в двух шагах пройти и не учует!

— М-да, нету зайчиков, — пожилой охотник с укором смотрит на егеря. Или Шушкину это только так кажется? Мол, басни баснями, кто там как потеет, а вот ты скажи, где охота? Где добыча?

Будто охота — это обязательно добыча. По лесу побродить — уже удовольствие. Посмотреть, как лист с деревьев падает. Да что там! Вот есть у Шушкина друг, художник, в Москве живет. Он говорит, что осенью в лесу праздник для глаза. Так оно и есть, считает Шушкин, праздник. В город заедешь, и никакого тебе праздника, дома там серые, асфальт — серый, глаз не на что положить.

В городе настроение у Шушкина сразу портится. Не может он в городе жить. Вот в Москву, хоть и недалеко она, только раз в год и ездит — на выставку охотничьих собак. Грех такое пропустить. Если бы не выставка, то век бы не поехал. Дуреет он в городе. От шума, от толкотни, от цвета серого. А жена у него — надо же было такому случиться — та, наоборот, в деревне, говорит, аж глохну с непривычки. Так, говорит, тихо тут, что хоть волком вой, такая тоска нападает. От этого и жизнь семейная кувырком у них идет. Жена в райцентре живет, в городе, а он в деревне. Так и тянут друг друга каждый в свою сторону. Уже который год тянут, а перетянуть не могут. В гости друг к другу ездят по выходным.

Хорошо еще, что живет Шушкин не один, а со старшей сестрой Зинаидой. Есть в доме женщина, — значит, порядок. И тебе подметено, и обед готов. И сестре с ним спокойно: непьющий мужик, тихий…

— Где же наши зайцы? — будто сам себя спрашивает пожилой охотник. А совестливому Шушкину опять кажется, что это ему, егерю, вопрос. Что тут ответишь? «Наши зайцы»! Не наши они. Они лесные. Их еще надо найти да перехитрить. Тут уж как повезет.

Вдруг гончая подала голос. Городские охотники тут же побросали недокуренный «кемел», схватились за ружья. Но Шушкин безнадежно махнул рукой:

— Лося облаивает или кабана.

— Откуда вы знаете? — недоверчиво спросил молодой охотник.

— Да голос же, — ответил егерь, — голос совсем другой.

Пошли в направлении лая и скоро набрели на свежий след кабанов. Вот отсюда собака их «толкнула», здесь гнала, потом вернулась… Получасом позже гончая погнала лося. Он оказался совсем рядом. Стоял за елками, затаился. Будто понимал, что не на него охота идет. От гончей убегал не спеша. За редким подростом осинника мелькнул мощный круп.

— Ишь ты, белоштанник, — добродушно пробормотал егерь.

Шерсть на задней стороне ляжек была у лося заметно светлее, и на ходу он забавно сверкал задом.

— Вот ведь невезуха, — охотник постарше выругался, — пошли за зайцем, а собака лосей да кабанов гоняет.

— Полон лес зверья, — в тон ему подосадовал молодой, — а еще говорят, будто вся живность перевелась, охотники ее перебили.

Что правда, то правда, любят сегодня поговорить о том, что, мол, хуже зверью стало, с прежними временами никакого сравнения. Скоро, мол, совсем всех зверей человек истребит. Пустой это все разговор. Не знают люди дела, вот и выступают. Простой вопрос взять: хуже или лучше зверью стало? Никак тут сразу не ответишь. Для кого хуже, а для кого лучше. Все зверье под одну гребенку грести никак нельзя.

Зайца взять, русака. Почти исчез он в области. Да, говорят, не только у них, во Владимирской. И вовсе не потому, что охотники его выбили. Конечно, браконьеры, случается, нарушают норму отстрела. Вместо охоты настоящие мясозаготовки устраивают. Тут, хоть заяц, хоть лось, хоть слон попади, убьют, глазом не моргнут. Им все равно: сезон или не сезон. Может, этот зверь вообще в Красную книгу занесен — им это без разницы: они за мясом приехали. Будто не в лесу они, а в своем собственном холодильнике хозяйничают.

Но ведь тут не об охотниках речь. Браконьер — какой же он охотник. Он вор, самый настоящий вор. Государственную собственность ворует. Украдкой свое дело делает, потому что знает, что закон нарушает. И ловят его, как и всякого преступника, судят. И правильно делают… А настоящий-то охотник, он теперь по лесу меньше с ружьем ходит, чем без ружья. Много у него в лесу дел. Он зверью первый помощник…

Да, так вот о русаке. Исчез он в области. Совсем перевелся. Даже завозить его сюда пробовали. Охотники, кстати, и завозили-то. Брали из какого-то там заповедника и переселяли горемычного. Ну и что оттого? Изменилось что-нибудь? Выпустят штук сто русаков, а года через два-три от этой сотни хорошо если пара зверьков останется. Там, глядишь, и этих уже нет. В чем дело? Почему? Кто их бедных истребил? Ведь любой мало-мальски грамотный охотник знает, что добыть русака куда сложнее, чем беляка. А беляков-то вон сколько стреляют, но меньше их от этого не становится.