На суше и на море - 1986

Не знаю, какие чувства испытывают немногословные, невозмутимые зверобои, ежедневно видя мрачную, какую-то неистовую, дикую красоту Чукотского побережья. Меня же она потрясла и очаровала. Хаос камня, головокружительные отвесные скалы, глубокие узкие ущелья, пенные стремительные водопады… Должно быть, немало поработали и вода и ветер, чтобы придать северному берегу такой — одновременно пугающий и восхищающий — вид. В распадках лежал снег, не успевший растаять за короткое полярное лето. Неяркие, но четкие, контрастные краски подчеркивали реальность окружающего. Кое-где скалы отступали от берега, и зеленые волны лизали гальку чудесных пляжей. Но купаться тут вряд ли кто решится: ледяная вода Чукотского моря не для купания.

Огромный птичий базар, расположенный на прибрежных черных скалах недалеко от Уэлена, прямо-таки оглушил нас криками тысяч птиц. Потревоженные шумом моторов, они слетали с насиженных мест и, опустившись на воду, что есть сил колотили крыльями, крича на разные голоса. Брызги летели во все стороны, сияя и переливаясь в лучах солнца. Наш вельбот быстро миновал птичье царство, и его возмущенные обитатели успокоились, вновь заняв на скальных выступах свои наблюдательные пункты.

Не успела я прийти в себя от увиденного, а уже новое зрелище — лежбище моржей.

«Зверь, на земле не виданный и облика дьявольского», — писали о морже английские моряки, впервые увидев его. Странным может показаться это мнение. Где он — «облик дьявольский»? Добродушнейшее животное. Усатая пучеглазая морда удивленно-наивна. Большущая жирная туша — иные особи достигают четырех метров в длину, а весом бывают до двух тонн — беспомощна и неповоротлива. Но в момент опасности он и впрямь производит устрашающее впечатление: вмиг подбираются все мышцы; рыхлая, расплывшаяся туша становится вдруг сбитой, крепкой, как монолит; круглые глазки наливаются кровью. Картину дополняют два воинственно поднятых острых клыка. Вид у животных в подобные минуты весьма свирепый.

…На лежбище же они чувствуют себя в безопасности. Издали увидела я рыже-буро-коричневые туши, лежащие вплотную друг к другу. Пожалуй, тот самый случай, когда яблоку негде упасть. Мы видели, как выбравшемуся из моря могучему моржу, чтобы расчистить себе место, пришлось пустить в ход длинные мощные клыки. Потревоженные им звери ткнули обидчика такими же сильными, как у него, клыками, рявкнули и опять уснули, уронив головы на бока соседей. Заметила я и маленького моржонка, задумавшего пробраться к воде прямо по спинам сородичей. Не повезло ему: разбуженная неуклюжим малышом, сердитая моржиха шлепнула его ластом. Он, обиженно хрюкая, заспешил к матери, которая на мелководье шелушила ластами ракушки, доставая из них вкусных моллюсков. Неподалеку два молодых моржа спорили за право улечься у большого черного камня.

Интересных сценок можно было бы подсмотреть немало! Но вельбот резко повернул в открытое море. Охотятся местные жители гораздо дальше, берегут покой лежбища, чтобы не испугать животных шумом, иначе уйдут моржи и не вернутся сюда никогда — не будет ценного зверя в прибрежных водах. Старожилы Чукотки могут припомнить такие случаи. Мне рассказывали, как по вине молодого вертолетчика, из любопытства слишком низко пролетевшего над лежбищем, погибло много животных. Испугавшись громкого треска, они в панике бросились к воде, давя друг друга. На суше остались десятки погибших зверей, а те, которые спаслись, покинули страшное место навсегда..

Вельбот шел быстро и легко. Тагьёк в бинокль высматривал добычу. Его друг, загорелый, черный от полярного солнца эскимос Вакат, сидел на руле — вел наше судно четко по нужному курсу. Тагьёк и Вакат — потомственные зверобои. Оба родом из древнего эскимосского селения Наукан. В 50-х годах жителей переселили в более крупные, удобнее расположенные села, где легче было налаживать новую жизнь. Но память о Наукане жива. И не только среди тех, кто там родился, жил. На Чукотке знают: из этого селения вышли лучшие косторезы, сказители, танцоры — основатели национального искусства. Науканцы издавна слыли опытнейшими добытчиками зверя на всем побережье. Это они в давние времена стали зачинателями морского промысла.

Мы проплывали мимо оставленного селения. Диву даешься, как жили люди на такой крутизне, на почти отвесном скалистом склоне! Говорят, зимой они приделывали к обуви специальные крючки, иначе по скользкой круче ходить было невозможно. Да и ветер запросто мог снести в море.

Со светлой грустью смотрели Тагьёк и Вакат на берег. Там еще остались следы землянок — нымлю, в которых они жили. На прежнем месте стоят гигантские ребра гренландского кита. На крохотной площадке возле них собирались науканцы в ответственные минуты жизни, когда надо было всем селением принимать какое-либо решение.