На суше и на море - 1987

«И как же это Синь оплошал: забыл сменить батарейки у фонарика. Он вот-вот сдохнет, — подумал Ракитин. — И на старуху бывает проруха. Хорошо, что я оказался молодцом, — похвалил он сам себя, — поставил новые четыре «марса» в своем японском фонаре с большим рефлектором». Довольный своей предусмотрительностью, он включил фонарь, и луч света ослепительно белой дорожкой пересек поляну наискось. В кустах послышалась какая-то возня, писки, шорохи, и все затихло. Ракитин еще раз повел лучом по поляне, пытаясь обнаружить притаившееся животное, но бесполезно.

Синь повернулся к нему и сказал:

— Хом-тот. (Плохо.)

— Хом-тот, хом-тот. (Очень плохо.) Ни черта здесь нет. Хоть бы какая-нибудь захудалая зверюшка подвернулась, — сказал Ракитин и вслед за Синем погасил фонарь. Они присели на поваленное дерево. Синь, глотнув воды из фляги, полез в сумку, потом похлопал себя по карманам и, повернувшись к Ракитину, сделал вид, что выдувает дым. Он что-то сказал, и вдруг Ракитин явственно услышал: «Тьфу! Моя трубку потерял». — Наверное, именно так и должен был сказать старый гольд Дерсу.

Синь пригнулся к земле и, медленно подсвечивая фонариком, пошел обратно по своим следам.

Ракитин не сомневался, что искать в ночных джунглях трубку еще сложнее, чем иголку в стоге сена. Но он заблуждался в способностях Синя. Не прошло и пятнадцати минут, как охотник издал радостное восклицание и с торжеством показал Ракитину найденную трубку. Синь, страшно довольный, присел на корягу, любовно обтер трубочку рукавом и, не зажигая, засунул в рот.

Они снова вернулись к прогалине и остановились, прислушиваясь. Но там царило полное спокойствие.

Они бродили еще часа два по ночному, полному таинственных звуков лесу. Синь тщательно высвечивал каждое более-менее подозрительное дерево в надежде обнаружить притаившееся животное. Но удача явно отвернулась от охотников. Правда, на пути им не раз встречались следы косуль, глубокие отпечатки, оставленные кабанами. Но ни одного животного увидеть так и не удалось. Изрядно устав, они наконец вышли на опушку. Впереди открылись освещенные луной рисовые поля. Откуда-то издалека ветер доносил ритмичные тяжелые вздохи колеса-черпалки, которая денно и нощно без перерыва выплескивала воду из речушки в канал, питающий влагой посевы риса. Ракитин смотрел как зачарованный на открывшуюся картину. Все: и огромная яркая луна, обливавшая желтоватым светом геометрически четкие прямоугольники рисовых чеков, блестевшие словно покрытые льдом, и четкие черные контуры деревьев на фоне сине-серебряного неба, и пение цикад, и вздохи черпалки — вызывали ощущение нереальности происходящего. Он с замиранием сердца всматривался в серебряные блики лунного света, на эту дышавшую миром и покоем картину. Но Синю, сегодня оказавшемуся в роли охотника-неудачника, было не до лирики. Он взял Ракитина за руку, показал на полную луну, как бы пытаясь объяснить, что в такую ночь не может быть удачной охоты, и, сказав: «Веня!» (Домой!) — быстро зашагал к лагерю.

Обратный путь в темноте показался Ракитину бесконечным. Он то и дело спотыкался о невидимые во тьме корни, путался ногами в траве, цеплялся за ветки кустарников. Ракитин так устал, что, добравшись до палатки, буквально свалился на койку, правда не забыв задраить противомоскитный полог. Подсунув под голову плоскую подушечку, набитую травой, он провалился в сон. Его разбудил грохот выстрела. Ракитин присел на койке. Прислушался. Но все было спокойно. Ни тревожных окриков, ни суматошной беготни. По-прежнему стрекотали цикады и, будто издалека, доносился негромкий разговор людей, сидевших у костра.

Ракитин хотел было заснуть, как по тенту палатки осторожно постучали и чей-то голос спросил: «Дамти Витя, ты не спишь?»

— Не сплю, не сплю, — сказал он, окончательно стряхивая сонную одурь.

— Синь зверя убил, — повторил тот же голос. Это был Хунг.

Не одеваясь, лишь засунув ноги в резиновые сапоги, Ракитин выполз наружу. Возле ярко горящего костра, попивая чай, расположились двое дежуривших и Дьяков, который тоже участвовал в ночной охоте, правда, в другой компании, но с тем же успехом. Неподалеку в привычной позе, на корточках, сидел Синь, с невозмутимым видом дымя трубочкой. У ног его темнело тело какого-то зверя.

— Кто это? — спросил Ракитин, рассматривая охотничий трофей.

— «Тю-тю», — сказал Синь, выпуская длинную струю дыма.

Так вот чей голос они так часто слышали в окрестностях лагеря.

Так вот кому принадлежало это жалобное, протяжное «тю-тю, тютю».

Ракитин присел на корточки. Убитый зверь был размером с небольшую собаку. Выпуклая широкая голова, заканчивающаяся немного заостренной мордочкой с белым пятном, напоминала собачью. Вытянутое тело покрывал густой, жесткий мех. По его желто-коричневому фону были разбросаны многочисленные округлой и неправильной формы черные пятна. Вдоль спины тянулись три черных полосы, которые, сливаясь, переходили в черноту длинного пушистого хвоста со светлыми кольцами.