На суше и на море - 1987

Дьяков и Тый взобрались на плот, чуть просевший под их тяжестью, и, вооружившись шестами, оттолкнулись от берега. Течение подхватило плот, и он медленно, будто огромный зеленый лист, закружился и, развернувшись носом, поплыл по течению.

Домой решили возвращаться по воде. Судя по карте, речной путь казался вдвое длиннее сухопутного, но зато он был не таким утомительным и вполне безопасным. На реке, как объяснил дамти Синь, не было ни водопадов, ни порогов, ни перекатов, так же как и крокодилов.

Для большей устойчивости и грузоподъемности поверх первого ряда положили еще один, а по краям укрепили невысокие бортики. На корме из гальки и песка соорудили «подушку» для костра. Теперь плот выглядел совсем внушительно. Когда на него погрузили имущество и расселись всей компанией, оказалось, что плот может выдержать и не такой груз.

Плыть по реке оказалось значительно дольше, чем предполагал Ракитин, и в лагерь они добрались только к ужину. Здесь усталых путешественников радостно встретили Фан и Са, которые уже начали беспокоиться за них.

Финиш

Ракитин всегда любил предотъездные сборы с их суетой, тревогами, волнениями, ожиданием нового, новых знаний, новых ощущений, впечатлений. Но в дни завершения любой экспедиции он всегда ходил с ощущением какой-то подавленности, ожиданием расставания с людьми, потери чего-то очень дорогого и неповторимого.

Весь день шла подготовка к возвращению в Ханой.

Образцы растений, пакеты с плодами, банки со змеями занимали свои места в ящиках и коробках.

Наступил последний вечер в лагере. Вроде бы, как обычно, ярко пылал костер, и все, рассевшись вокруг огня, прихлебывали горячий чай из маленьких чашек. Словно петарда, взорвался случайно брошенный в костер стволик бамбука, и фонтан искр взметнулся кверху. Подхваченные горячим током воздуха, они уносились все выше, выше и исчезали, словно превращаясь в серебряные звезды, мерцавшие в бездонной глубине неба. Из темноты вынырнул Тый. В руках он держал небольшую коричневую трубочку. Он сел на корточки рядом с Фаном, поднес трубочку к губам, и вдруг тонкие певучие звуки незатейливой мелодии полились в наступившей тишине. В ее нежных чистых звуках Ракитину слышались то шепот тростника, то пение птиц, то шорох крыльев бабочек. Время отступило, и девственный лес, скрывающий неведомые тайны человеческого бытия, молча внимал песне, как и тысячелетия назад.

— А сейчас, дамти Витя, мы исполним песню народного ополчения. Ее сочинил много лет назад Дю-Нюан, в дни, когда страну оккупировали японские захватчики, — сказал, вставая, доктор Мин. Он как дирижер взмахнул тонкой бамбуковой палочкой, и, подчиняясь ее команде, дружный хор голосов подхватил мелодию, чеканя ритм.

Лок нагнулся к Ракитину и тихонько, чтобы не помешать поющим, переводил:

Вперед, вперед. Перед нами враг.
За нами родная деревня.

Держите крепче в руках оружие —
Лук, нож, палку. Цельтесь в сердце врага.
Маленькие и большие —
все вставайте на защиту Родины!
Мы одолели высокие горы,
Мы переплыли широкие реки,

Мы пробирались через густые джунгли,
Чтобы бороться с врагами.
И победа осталась за нами.

Ракитин был поражен природной музыкальностью своих новых друзей. Без всякой подготовки они исполняли песню так слаженно, так удивительно чувствовали ее ритм и пафос, что она с каждым тактом звучала все ярче и проникновеннее. Это была песня-призыв, песня — боевой марш, звавший на борьбу, внушавший уверенность в победе. Мин мастерски дирижировал маленьким самодеятельным хором, и, когда замер последний звук, он в ответ на жаркие аплодисменты Ракитина, Дьякова и Шалеева церемонно раскланялся, о чем-то пошептался с хористами и снова занял свое дирижерское место. Хор затянул новую песню, мотив которой показался хорошо знакомым.

— Ба, — сказал Ракитин, — так ведь это же «Подмосковные вечера», только в несколько непривычной вьетнамской аранжировке. Давай, ребята, подтягивай.

Каждая из групп хора пела песню на своем языке, но в итоге получилось неплохо. С особенным подъемом исполняли последние две строчки куплета с поправкой на местный колорит.

Если б знали вы, как мне дороги

Баолиньские вечера.

Уже было далеко за полночь, но никто не хотел расходиться. Ведь это была их последняя ночь вместе. Последний костер.

Если б знали вы, как мне дороги
Баолиньские вечера.

Все поднялись засветло. Одна за другой палатки превращались в связки брезента.

Когда со стороны дороги послышалось урчание автомобильных моторов, от всего лагеря остался лишь каменный очаг да навес-столовая.