На суше и на море - 1988

В мастерской при свете яркой лампы Таманулла с деревянным молотком в руках склонился над почти готовой колыбелью. Он обернулся, приветствуя нас, и сказал, словно продолжая вчерашний разговор:

— Надо вот заканчивать работу — сегодня за ней придут. А вот другая…

В углу мастерской мы заметили большой кусок дерева. Это был самшит, любимое дерево Салаевых. Мы попросили мастера рассказать немного о нем.

Таманулла отложил молоток, достал резной мундштук, не спеша закурил.

— Самшит — вечнозеленое дерево, — неторопливо заговорил он, — до нас дошло из глубины веков. Растет очень медленно, живет около четырехсот лет. Отец говорит, что есть сорок видов этого растения. В наших горах растет гирканский самшит. Древесина самшита тяжелая, попробуйте, — он протянул заготовку, — очень твердая — «железное дерево»! Мастера его любят и ценят. Мы с отцом режем из самшита трубки, ложки, мундштуки, шкатулки и пудреницы, которые в день свадьбы отец дарит невестам нашего села. Ну и колыбели из него делаем — они служат долгие годы.

Таманулла сказал, что работать с самшитом совсем не просто. И дело не в его твердости. Когда обрабатываешь самшит, при переходе от одного годового кольца к другому надо быть предельно внимательным и аккуратным: прикоснешься небрежно — древесина легко отщепляется. Шири придумал инструмент вроде стамески, который позволяет легко преодолевать упрямство материала.

Ровная по окраске матово-желтая самшитовая древесина отличается особой теплотой тона. Этого, конечно, не мог не заметить наблюдательный глаз мастера, и Таманулла вместе с отцом задумал создать галерею портретов народных героев и своих современников.

— Вы спросите, где я беру материал? — предварил наш вопрос Таманулла. — Здесь же, неподалеку, в горах. Но предпочитаю самшит, что растет в роще отца.

Подошел Ширали, вставил робкое словечко. Отец протянул ему напильник. Мальчик принялся обтачивать деталь.

— Что дает мне это ремесло? — продолжал Таманулла. — Отвечу не задумываясь, потому что уже не раз задавал себе этот вопрос. Острее чувствуешь, что ты нужен людям, что приносишь им радость, а потом невольно ощущаешь нескончаемость жизни. Ведь колыбель— это символ продолжения рода человеческого. Не случайно в Гобустане, неподалеку от Баку, нашли древнее поселение людей, где одно из наскальных изображений — детская колыбель…

Покидая дом мастера, я подумал, как важно, чтобы дело, которое принял он когда-то от отца, перешло в надежные руки. И потом, вспоминая слова Тамануллы, сказанные на прощанье, все больше укреплялся в мысли, что так оно и случится: «Сын мой, Ширали, уже помогает мне. Хочу взять его весной с собой в горы. Есть у наших резчиков поверье: кто увидит цветущий самшит, будет счастливым и добрым мастером. Пусть посмотрит, как цветет самшит в роще, которую вырастил его дед…»

Юрий Сушко ПРИПЛЫЛ из XV ВЕКА

Очерк

Художник И. Гансовская　

Сообщение сотрудников Ленинградского отделения Института археологии Академии наук СССР Г. Зайцева и Ю. Маркова было предельно лаконичным: по данным радиоуглеродного анализа, возраст взятого у острова Хортица «обломка дерева» равен 550 (плюс-минус 40) годам и, следовательно, относится к XV в. Обломок этот — фрагмент лодки, которой пользовались наши далекие предки.

…Старый мастер свалил дуб, как следует обтесал его могучий ствол. Потом со всех сторон осмотрел свою заготовку и решил: пусть будет челн, крепкий и надежный. Не день и не два работал топором и теслом, пока наконец не позвал на днепровский берег соплеменников, чтобы показать им свою работу. Смотрите, люди!

Челн сохранил естественную округлость ствола, нос заострен снизу и с боков, а в верхней части небольшая, вогнутая площадочка, на которую можно было укладывать рыбацкие сети или якорный камень. Все, кажется, предусмотрел славянин. Края бортов несколько свел к середине, чтобы не захлестывали волны, проделал в носовой части отверстие — и челн можно было тащить против течения или через пороги на длинном ремешке. А корму он сделал широкой, чтобы гребец мог удобно на ней устроиться, для ног же оставил упоры — два крутых выступа.

С помощью родственников мастер столкнул свою лодку в реку, вскочил в нее и сильно оттолкнулся длинным шестом. Потом для тех, кто остался на берегу, он продемонстрировал иной способ управления челном: стал делать быстрые-быстрые гребки на манер каноэ. В челне можно было даже стоять.

Наверное, не одно лето ходил мастер на своей лодке, преодолевая просторы Славутича. Места в плоскодонке хватало еще на двоих-троих, и тогда начиналась большая рыбалка. Но однажды «капитан» все-таки не справился с властным течением, и волны бросили судно на скалистые пороги. Крепкое дерево не выдержало: пробоина! За считанные минуты борта сровнялись с водой и исчезли. Лодка осталась на дне на долгие пять столетий.