На суше и на море - 1990

Принижение другой культуры, другого народа, якобы «дикого», непонимание чужой культуры возможны только при духовной убогости, при социальной ограниченности. В этой политике сселения таежных кочевников, по-моему, проявилось самое страшное, что было положено в основу решения национального вопроса «великим кремлевским языкознатцем», — тихий, тишайший геноцид. Уничтожение без выстрелов. По сути новые поселки не отличались от новых лагерей. Царизм и тот не позволял себе подобного иезуитства.

А такая трагедия коснулась не только вольного эвенкийского народа, тысячелетиями перемещавшегося по своему большому и суровому дому, имя которому — Сибирь.

Неподалеку от Усть-Нюкжи есть долина с наскальными рисунками. Историки установили возраст этих произведений древнейшего искусства — они старше египетских пирамид! Значит, уже тогда был свободный эвенкийский народ, уже тогда была его свободная культура.

Сейчас эти древнеэвенкийские произведения увидели действительно дикарей. «Здесь был Витя из Тамбова» и другие подобные автографы опохабили святилище.

Представители «высокой» цивилизации сселяли «диких» эвенков в поселки без всякого разбора, для них все эвенки были на одно лицо, словно куклы. Так, на одной улице оказывались враждующие роды, а с ними — вечные пьяные драки, убийства.

В пьяном угаре эвенки стрелялись и стреляли, вешались и вешали. Только в прошлом году в Усть-Нюкже было 19 таких смертей.

— Сейчас-то лучше стало, — говорит председатель сельсовета Поляков. — Намного. Водку продаем только к праздникам.

— И пьяных нет?

— Да нет же. Пьяные есть, конечно. Бамовские самогон привозят. На самогон меха меняют. За стакан самогона эвенк торбаса отдаст и босиком зимой до дома пойдет.

Вырванные из родной стихии, лишенные Родины у себя же на родине, эвенки не нашли места и на БАМе. Рабочих профессий не знают. К подсобному хозяйству тоже не приучены — коров, свиней не держат.

«С охотой — плохо. С оленей — плохо. С водкой — харасо эвенку».

Так и существуют…

— Вы знаете, у нас тут китаец жил, — рассказывал Поляков, — так тот чего только не выращивал. И огурцы, и капусту, и помидоры. А лук у него какой… Во-о. Ни теплиц, ничего не было. Все под открытым небом росло. Умел как-то. Некоторые у нас тут от него научились. Для себя кой-чего растим.

— А на продажу смогли бы?

— Кому ж тут продавать? Пока до Благовещенска довезут наши овощи… Это ж тыща километров…

Вместо заключения

Праздник кончился, литавры смолкли, последние горсти орденов и медалей розданы, когда укладывали «золотое звено», и вдруг все увидели, что «стройка века» — фокус, устроенный в угоду годам застоя… Дороги как таковой нет, возить нечего, жить негде, об экологической ситуации лучше не вспоминать. Все плохо. Как быть? Как поступить с самым длинным памятником, который оставили нам годы застоя?

Крайне актуальный вопрос. Казалось бы, ответ на него надо искать в опыте, в тех ошибках и успехах, которые уже сделаны. Но боюсь, некоторым руководителям по-прежнему неймется — мало освоили, новые миллиарды требуют.

Предлагается создать молодежный территориальный подряд, а проще говоря, кооперативы, например, по рубке леса, на манер корейских. И кругляк за валютные гроши направлять в Японию. Такова вот перспектива.

Кому-то выгодно продолжать дело «великого преобразователя страны».

Не понимаю, как можно взять в подряд территорию? Как можно превращать чьи-то охотничьи угодья и пастбища в лесоповал?

По-моему, это бесчеловечно — ради мифических валютных подачек обрекать эвенков и другие народы Сибири на медленную, мучительную пьяную смерть. Они не заслужили такой судьбы.

Распоряжаться судьбой целых народов? Кто и где доказал, что первобытный лесоповал, который предлагают корейцам, а теперь и нашим кооператорам, не оставит потомкам холодную безлюдную пустыню, которая зовется Сибирью?

Виктор Якимов ТРОПОЮ АРСЕНЬЕВА

Рассказ

Художник В. Родин　

Прошел месяц с начала нашего путешествия. Мы продвигались на север по водоразделу между бассейном реки Тумнин и Татарским проливом. Нас двое. Я, биолог-охотовед, и мой проводник — старый ороч Тимофей Тиктамунка.

Тимофей, много лет проживший один в охотничьем зимовье на мысе Сюркум, исходил горную тайгу на многие десятки километров окрест. Но так далеко не заходил и он. Тайга здесь необитаема на огромном пространстве.