На суше и на море - 1990

Я ходил на пристань, всегда кипящую народом и суетой. Здесь идут по длинной, далеко уходящей в море насыпи рельсы, по которым возят тяжести до лодок. Тут толпится всегда множество матросов разных наций, шкиперов и просто городских зевак.

И. А. Гончаров

Первые южноафриканцы, с которыми мы познакомились, были кейптаунские докеры. На судно закачивалось топливо, пополнялись запасы пресной воды. Небольшой, ядовито-желтый грузовичок привез ящики с апельсинами и бананами, длиннющими темнокожими огурцами, мешки с репчатым луком, а также пиво и прохладительные напитки.

Доставкой продуктов занимался шипшандер — портовый агент по фамилии Шапиро, свободно говорящий по-русски. Мы не стали интересоваться, каким образом забросила его судьба в Кейптаун. Да и он сам не склонен был откровенничать. После погрузки, пока шипшандер оформлял счета наверху, у корабельного начальства, моряки угощали грузчиков флотским обедом. Африканцы ели с отменным аппетитом, но держались скованно, словно чего-то побаивались. Шипшандер, заглянув в столовую, скорчил недовольную гримасу. «Избалуете мне моих ребятишек!» — буркнул он старпому, однако обед прерывать не стал.

В группе докеров, занимающихся заправкой дизельного топлива, выделялся пожилой африканец с длинной трубкой в зубах. Когда поблизости не было никого из представителей портовой администрации, он дружелюбно улыбался и охотно позировал перед фотоаппаратами. При этом оттопыривал вверх большой палец правой руки, выражая свое доброе отношение к нам.

Мы стояли у самого дальнего причала. Чтобы попасть в центр, нужно было пересечь незастроенный, пыльный пустырь, пройти по унылой серой улице, где лепятся друг к другу незатейливые лавчонки и питейные заведения. У дверей предупреждающие таблички: «Только для черных», «Для цветных». Около баров оживленно, вертятся босоногие ребятишки, на ступеньках восседают, расставив ноги, грузные африканки, из приоткрытых дверей доносится гул голосов.

Можно быстро миновать этот припортовый район, сев на двухэтажный, разукрашенный рекламными надписями троллейбус или взяв такси. Но мы не можем отказать себе в удовольствии пройтись пешком. Навстречу нам нетвердой поступью шагают веселые или, напротив, мрачные моряки. Они возвращаются на свои суда, им время снова уходить в море. Мы же только ступили на берег и радуемся ему, как чуду. Ловим его запахи, звуки, ощущаем его устойчивость, впитываем краски.

Нас с любопытством разглядывают встречные африканцы, надменно смотрят сквозь стекла своих лимузинов белые.

— Дринкинг! — одобрительно замечает шагающий рядом со мной Василий Евграфович, когда мы минуем очередной «только для черных» бар. Возле него затеялась небольшая потасовка. — Интересно, какой напиток заменяет им водку? Джин, ром?

— Может быть, понтейское вино? — предположил я.

— Вино? Чепуха! Разве это замена? — возмутился Василий Евграфович.

Но вот припортовый квартал остался позади, мы вышли на площадь, окруженную внушительными билдингами. Бронзовая фигурка голландского врача Фон-Рибека — основателя города, которую мы обнаружили на площади, совсем потерялась среди высоких зданий. Это он в числе первых ста поселенцев начинал освоение неизведанного края и наводил «порядок» там, где «царили законы джунглей».

2

Здесь, как в Лондоне и Петербурге, дома стоят так близко, что не разберешь, один это или два дома; но город очень чист, смотрит так бодро, весело, живо и промышленно.

И. А. Гончаров

От памятника Фон-Рибеку начинается многолюдная Адерлей-стрит. Подхваченные потоком людей, мы идем вдоль сплошныхзастекленных фасадов — витрин магазинов, офисов, отелей. В толпе прохожих почти нет африканцев. Всюду — белые, нарядно одетые, элегантные. Сворачиваем в огромные двери и несколько неожиданно оказываемся в просторном и многолюдном зале с броскими надписями по стенам: «О'кэй базар!» Мы застываем на мгновение, решая, куда идти, а нам, как старым знакомым, уже кивает мужчина из посудного отдела.

«Я купил небьющийся сервиз в Лас-Пальмасе, — испуганно шепчет мне Василий Евграфович. — Пошли лучше в другой магазин». И мы поспешно ретируемся.

В вертящиеся двери другого универмага мы уже входим твердо и уверенно. И даже когда перед нами возникает девушка-фея в розовом до пят пеньюаре, не отступаем ни на шаг. Девушка приветливо улыбается и, обращаясь к Василию Евграфовичу, спрашивает о наших намерениях.

Лицо девушки, как нарисованное: челка до бровей, длинные-предлинные ресницы, миндалевидные восточные глаза. Но удивляет не это. За спиной нашей феи — еще две совершенно неотличимые от нее девушки.

— Близнецы! — говорю я Василию Евграфовичу восхищенно.