На суше и на море

На песчаном пляже стояла тишина. Ее нарушил громкий крик: «Товарищи! Начинаем субботник по очистке берега от мусора!» На уцелевшей балке дота стоял заместитель командира по высокому моральному духу. В отличие от остальных, Баранов был полностью одет. Он успел сложить из тел вражеских солдат кучу у бетонной стены и, шагая по головам, пока они не рассыпались в прах, залез на огневую точку. Приложив ладонь козырьком к глазам, он осматривал загаженный пляж. Сусанин делал зарубки на черенке вил подобранным с песка обломком штыка. Остальные тоже слонялись без дела. Личный состав срочно надо было занять чем-то полезным.

Далеко от берега из воды высунулась труба перископа. Металлический изгиб медленно поворачивался, высматривая, что творится на берегу. Когда перископ развернулся в сторону бункера с Барановым наверху, то тотчас же испуганно исчез в море, оставив на поверхности стайку пузырьков.

– А где Маннергейм? – громко спросил Ермак, озираясь по сторонам. – Что-то я не вижу нашего барона.

Все бросились к доту, бетонные стены которого пестрели свежими выбоинами от пуль и осколков ядер. Бронезаслонки на амбразурах были плотно опущены. Дверь заперта изнутри.

Садко, переложив топор в левую руку, нажал на бронедверь плечом. Бесполезно, она ни на миллиметр не приоткрылась. Гусляр произнес:

– Закрыто изнутри. Маннергейм должен быть там.

– По-о-сторонись! – прогудел Илья. Он вместе с Добрыней уперся плечами в бронированную дверь, закрывающую проход в бетонную крепость.

С обратной стороны, как черви из земли, поползли крепежные болты. Мгновение – и засов с грохотом упал. Богатыри ввалились внутрь. Илья медленно снял шлем и, широко перекрестившись, произнес:

– Погиб наш герой!

– Помер, как и хотел: с неразлучной саблей в руках, – вторил ему Добрыня.

На ковре из желтых гильз, полностью устлавшем пол крепости, лежал барон. Голова его была неестественно вывернута. В руке он по-прежнему крепко сжимал саблю. Рядом валялась пустая канистра.

– Позвольте! Дайте пройти! – проговорил Дуров, протискиваясь в маленькую крепость.

Он склонился над Маннергеймом и, подняв его безвольную руку, пощупал пульс… Затем выпрямился, снял фуражку и скорбно сказал:

– Если его завтра не опохмелить, точно помрет! Раз, Два-а… Взяли!

Богатыри осторожно подняли Маннергейма и понесли в расположение отряда. Они несли его аккуратно, но быстро. Субботники они не любили. За ними поспешил Дуров. Пострадавшему был нужен квалифицированный уход, а за богатырями нужен глаз да глаз. К реанимационным процедурам они могли приступить немедленно.

Автомат Дурова, прислоненный к стене бункера, тут же сцапал Нестеров. Авиатор питал нездоровую тягу к автоматическому оружию. Из-за этого в отряде был постоянный и ничем не обоснованный перерасход боеприпасов. Естественно, кроме нагана и шашки, летчику больше ничего не доверяли. Нестерову же приходилось Использовать любую возможность, чтобы удовлетворить свою страсть к скорострельному оружию.

Пляж убрали быстро. Красные мундиры, высокие медвежьи шапки, прочую форму и оружие побросали в десантную баржу. Последними в нее закатили по сходням пушки. Уборкой берега руководил Баранов, покрикивая с крыши.

Штабс-капитан Нестеров поджег деревянное судно без спичек. Он выпустил в деревянный борт весь автоматный магазин с трассирующими зажигательными пулями. Пламя быстро распространилось по всему кораблю. Веселые язычки быстро перебежали на корму. В гудящее пламя бросили древко со стягом. Как и положено, знамя было вместе со своим батальоном. Полотнище корчилось в огне, обугливаясь на глазах. Казалось, бульдог скалится со знамени, последний раз показывая черные клыки белому свету.

Солнце поднялось из-за горизонта, пламя весело гудело, словно радуясь наступлению нового дня. «Ради таких мгновений стоит жить!» – подумал штабс-капитан, восторженно любуясь окружающим миром.

* * *

В командном отсеке подводной лодки царило шумное оживление. Подводники весело чокались алюминиевыми кружками, отмечая первую победу, а заодно и завтракали. Капитан открыл святая святых – вахтенный журнал, чтобы сделать ежедневную запись, и застыл на месте, выпучив глаза. Отто сдвинул на затылок фуражку и начал с трудом разбирать свежую запись, сделанную незнакомым почерком. Строчки наползали друг на друга, корявыми буквами шел текст: «Вот еще один выход в море, не принесший мне особой славы. По одному кораблю врага не попали. Мазилы! Правда, вроде потопили чью-то подводную лодку… Не факт! А вдруг враг рыщет в глубине? Пойду к акустику, послушаю глубину. Все, все приходится делать самому!»

– Где он? – заорал оскорбленный до глубины души капитан субмарины и ломанулся в акустический отсек. – Задушу! Своими руками шею сверну!

Капитан-лейтенант вихрем ворвался в акустический отсек, по дороге потеряв фуражку и пару раз крепко приложившись лбом о переборки.