«На суше и на море» - 60. Повести, рассказы, очерки

Оппозиция с большим вниманием следила за тем, как поведет себя президент сената доктор Каука Лукини. Резолюция, только что зачитанная главой оппозиции Тэрстоном с предложением ходатайствовать о предоставлении гавайской территории всех прав штата, была сильно аргументирована, и оппозиционеры не сомневались в успехе. В самом деле, казалось, ничего нельзя было возразить против предоставления Гавайям больших прав, чем те, которые они имели после 1898 года, когда пресловутая Гавайская республика стала простой территорией Соединенных Штатов с губернатором, назначаемым из Вашингтона. Руссель был поставлен в неприятное положение — отказаться как будто неудобно, а согласиться, значило сыграть на руку миссионерам. Принятие резолюции было выгодно только плантаторам, сами же гавайцы ничего не выигрывали от такой трансформации.

Руссель поднялся с президентского кресла, спокойно обвел глазами зал и остановил взгляд на сухопарой фигуре человека, сидевшего в первом ряду.

— Прежде чем открывать прения по резолюции, внесенной сенатором Тэрстоном, — сказал он, — я предлагаю господину секретарю территории Гавайев, явившемуся в сенат неофициально и без приглашения, покинуть зал заседаний.

Сухопарая фигура медленно поднялась с места. Да, секретарь действительно явился в сенат без официального приглашения и не потрудился занять место в ложе для гостей, а уселся в сенаторское кресло, но ведь он так уверен в принятии резолюции…

Секретарь оглянулся на Тэрстона, тот сидел с багровым лицом.

Он, конечно, тоже возмущен наглостью президента. Может быть, сесть, оппозиция его поддержит.

— Я вторично предлагаю вам покинуть зал заседаний, — раздался голос Русселя, — иначе я прикажу вас вывести.

В зале стояла гробовая тишина. Потом послышались торопливые шаги и гулко хлопнула входная дверь.

— Открываю прения по резолюции сенатора Тэрстона.

Прения были жаркие; оппозиционеры, разозленные тем, что Руссель выставил секретаря, специально приглашенного Тэрстонсм, из кожи вон лезли, чтобы доказать, какие блага принесет гавайцам превращение их страны в американский штат. Некоторых гомрулеров возможность самим выбирать губернатора, а не получать готового из Вашингтона сбила с толку. Резолюция могла пройти. Руссель, с тех пор как занял президентское кресло в качестве главы самой многочисленной партии сената, никогда не выступал в прениях. Он считал, что президент хотя бы внешне должен стоять вне партий. Так было на заседаниях. В качестве же лидера гомрулеров вот уже три года он вел неравную борьбу с плантаторами и заводчиками. Ему удалось провести ряд законов, облегчавших положение канаков. Но он мог немного сделать, когда за спиной противников стояли мощные монополии и их действиями руководили из Вашингтона. Тяжелую руку Вашингтона Руссель чувствовал на каждом шагу.

Президент сената решил на этот раз выступить в прениях.

— И губернатор, выбранный нами, и губернатор, назначенный из Вашингтона, в данных условиях одинаково американские, — сказал он, — И дело не в губернаторе, а в том, что гавайцам просто не имеет смысла усиливать и без того сильную партию мистера Тэрстона и его друзей. Они говорят вам о правах — не верьте им. Нам надо не формально, а фактически реформировать все наши традиционные учреждения, сложившиеся в эпоху монархии и плутократической олигархии. Нам нужна демократическая республика, и только она. Вместо того чтобы говорить о губернаторах, нам следует рассмотреть вопрос о налогах, которые, как и везде, всей тяжестью ложатся на бедный и средний класс. Господа плантаторы если и платили подати, то из христианского милосердия кто сколько пожелает, а наши скромные государственные расходы должны покрываться прежде всего из их средств. А потом вообще надо ликвидировать монополию поземельной собственности, сосредоточенной в руках дюжины собственников.

Ему не дали договорить, голос его потонул в нарастающем гуле, заполнившем весь зал, вся оппозиция как один человек поднялась со своих мест. «Социалист? — раздался чей-то истошный вопль, — Долой социалиста!» Поднялись со своих мест и гомрулеры. Атмосфера накалялась, пылкие канаки могли, чего доброго, прибить миссионеров. Руссель звонил в колокольчик, но тщетно. Кто-то среди сенаторов-канаков уже перескакивал через кресла в нетерпении добраться до белых джентльменов. Тэрстон с взлохмаченной бородой, неуклюже размахивая руками, взобрался на кресло и попытался говорить, но захлебывался словами, и можно было только разобрать: «мы не потерпим негодяя!» Руссель несколько секунд ждал от него чего-нибудь более вразумительного, но потом, перекрывая шум, звонко крикнул: «Тихо!»

Видя, что шум не смолкает, он поднял руку и, уже обращаясь к одним гомрулерам, крикнул: «Я хочу говорить!» Канаки тут же стали рассаживаться по местам. Тогда Руссель обратился к Тэрстону, продолжавшему стоять в кресле:

— Вам, кажется, необходимо освежиться, мистер Тэрстон, я ничего не буду иметь против, если вы пройдетесь.

— Нет! — ответил Тэрстон, с помощью соседей слезая с кресла, — Нет, я прошу слова! — и, одернув сюртук, направился к трибуне.