На суше и на море. Том 1

Дядя, не ожидавший такой бурной реакции ребенка, который, казалось, совсем не слушал разговор взрослых, пристально посмотрел племяннику в глаза и серьезно ответил: «НЕ завтра». Спокойный и уверенный голос дяди, большого командира Красной армии, успокоил мальчика, и он вновь погрузился в свои детские мысли о празднике в Кремле.

Когда они начали собирать вещи, мама попросила сына особо осторожно упаковать кремлевский подарок и сберечь его для детей своих братьев и сестер в Гродно, где она знала, живется не сытно. Мальчик вспомнил об ожидающих его приезда двоюродных братьях и сестрах и мысленно сравнил их со встреченными в Ташкенте. Но он очень ошибался. В Гродно его ждали совсем другие встречи.

До Белорусского вокзала дядин автомобиль доставил всех четверых очень быстро. Быстрой была и посадка в теплый и очень удобный вагон, где в отдельном купе они и расположились. Брат и дядя внесли слегка располневший от подарков и покупок багаж. Обнялись и расцеловались. Им казалось, что прощаются они совсем ненадолго, ведь обратная дорога проходила опять через Москву. И никто не предполагал, что с сыном, братом и дядей, такими родными молодыми и красивыми, они прощаются навсегда.

Поезд тронулся с перрона очень плавно. Брат и дядя, высокие и статные офицеры, шли рядом с окном, к которому прижались мать и сын, но потом стали отставать, прощально махая руками, и исчезли из вида.

Поезд набирал скорость, двигаясь параллельно улицам Москвы, очень хорошо освещенным. Затем освещение становилось слабее, по мере того как поезд удалялся от центра столицы. И быстро огни за окном сменила густая ночная февральская тьма, разрываемая иногда тусклыми огнями малых станций, сквозь которые экспресс проносился, даже не сбавляя скорость.

После такого насыщенного бурными событиями и глубокими переживаниями дня и проводов вечером, наши путешественники, выпив принесенный проводником чай с лимоном, немедленно отправились спать на свои полки мягкого купе генеральского вагона, билеты в который приготовил дядя Лазарь. Мальчик и не подозревал, сколько смертельной опасности, тяжких трудов и лишений лихих лет революции и гражданской войны, (а дядя и отец еще и китайской, и финской войн), испытали его старшие родные, чтобы он мог так интересно и комфортно путешествовать.

В Минск поезд прибыл строго по расписанию в 11–00 утра. Здесь их вагон от состава отцепили и подсоединили к другому составу, Минск-Варшава-Берлин. Публика в вагоне изменилась, теперь здесь почти не осталось гражданских лиц, которых и в Москве было не много. Перед отправкой из Минска в вагон вошел молодой офицер пограничник, отдал честь и попросил предъявить документы. Внимательно изучив их, сверив лица, поблагодарил и уже хотел выйти из купе, но был остановлен неожиданным вопросом мальчика: «Товарищ командир, вы здесь тоже нарушителей границы ищите?». Удивившись такому уставному обращению шестилетнего ребенка, и, вероятно, догадавшись по документам, с кем имеет дело, строго ответил: «Так точно, пограничный досмотр, товарищ!». Мальчик вспыхнул от радости и вытянулся по струнке, как не раз делал на заставе при «официальных» обстоятельствах. Офицер взглянул на радостно и широко улыбающуюся мать и тепло сказал: «Хорошую вы нам смену готовите, Елена Моисеевна, спасибо вам». Имя и отчество мамы он запомнил мгновенно, профессионально. Но если бы он знал, какой глубокой болью в мамином сердце отразились эти хорошие слова. «Хватит вам моих троих старших!», – подумала мама, а для этого младшенького она мечтала о другой судьбе – физика, ученого энергетика, но не военного, несмотря на то что военных любила и уважала, да и сама от них была неотделима.

Поезд тронулся, впереди новые старые – польские земли, как в Российской империи, королевство Польское. Как и раньше в России, теперь в СССР, для въезда в новые теперь западно-белорусские земли требовался специальный пропуск, как за границу. Ехать предстояло сутки. Мама в Москве набегалась и наволновалась так, что у нее разболелся троичный нерв. Боли ужасные. Мама закуталась в азиатский шерстяной платок, легла на диван и отключилась, предоставив сыну полную свободу.

В вагоне шторами был приглушен свет. Мальчик пытался себя занять. Долго смотрел в окно, любуясь высокими, стройными, покрытыми снегом соснами и елями, которые пролетали за окном вагона. Но однообразный суровый зимний лесной пейзаж не мог долго удерживать бурную энергию здорового мальчишки, привыкшего к простору и движению. Книга о Синдбаде-мореходе так же ненадолго задержала его внимание. Он посмотрел с сочувствием на лежащую и пытающуюся уснуть маму, затем очень тихо открыл дверь купе и вышел в коридор вагона, пол которого устилала ковровая дорожка со знакомым азиатским орнаментом.