На суше и на море. Выпуск 11 (1971 г.)

– Мало сказать - страшно. Вы только подумайте: кругом темь, в небе ни звездочки - одни тучи. Под ногами топь. Шагнешь - провалишься и следов не оставишь. Как насосом втянет. Я каждый шаг, как микстуру отмеривал: по капельке. Ступишь легонько, нажмешь - хлюпнет. Нажмешь сильнее, если держит, станешь. Если еще раз чавкнет - назад! Стоишь, как цапля с поднятой ногой. И опять все сначала. Трава черная, ржавь кругом, только стволы поваленные в болотной грязи. Про них-то я знал и на них рассчитывал. Пройду, думаю, не ошибусь. А все-таки ошибся, - лесник тяжело вздохнул и отвел глаза. - Думал - конец! Сразу по пояс. И пошло. Рванешься, а трясина еще глубже с присвистом заглатывает. Хуже нет так помирать. А мне до смерти жить хотелось, - усмехнулся он своему невеселому каламбуру. - Ну и выбрался все-таки. Камешек меж стволами на глыби нащупал.

– А потом?

– С камешка на камешек - валунов там много. А у самого последнего, на берегу почти, снова сорвался, снова нога в проем между стволами попала и - хрясь! Еле выкарабкался. Только на третьи сутки нашли, да и то случайно, - он помолчал, а потом прибавил, почему-то понизив голос до шепота. - Теперь я часто туда хожу: все вспоминаю и удивляюсь.

– Чему?

Лесничий исподлобья взглянул на журналиста и спросил хрипло:

– А вы не отвиливайте. Честно спрашиваю: ничего там не видели? Ничего-ничего?

– Какая же охота в такую темь? - уклончиво ответил журналист.

Обсуждать пережитое в лесу ему совсем не хотелось. Теперь он не сомневался, что лесничий знал о существовании лешего, знал, что именно журналист видел и от чего бежал. Но москвичу хотелось остаться одному со своими мыслями и догадками, выстроить их, отобрать и найти наконец разумное объяснение.

Не с лесничим он должен был обсуждать случившееся, а с нацелившем его на эту прогулку по лесу секретарем редакции. К нему он и поспешил, переночевав у гостеприимного хозяина леса.

– Значит, видели, - обрадовался секретарь.

– Видел.

– И что же скажете?

– Многое. Только вы лучше спрашивайте, мне легче отвечать, чем рассказывать. Да и рассказывать нечего. Видел все, что видят другие.

– Кроме лесничего, - сказал секретарь. - Другие видят, а он нет. Часами сидит у топи и - ничего.

– И это объяснимо, - заметил журналист. - Впрочем, начнем сначала. Вы, кажется, спрашивали, почему у разных народов одинаковые поверья?

– Допустим. А почему?

– Потому что люди везде одинаковые.

– При чем тут люди?

– Миллионы людей на земле рождались, жили, творили и уничтожали, любили и ненавидели. Потом умирали, а информация о них живет и поныне. Она растворима в пространстве, как планктон в океане, как циклопы в баночке у рыбовода-любителя. Мозг человека излучает энергию, и она не исчезает. На каком же уровне она существует? Может быть, на уровне поля? Тогда можно предположить, что существуют рецепторы, способные при повышенной чувствительности и особо важном значении происходящего ощутить это поле. Тогда в мозгу возникают психические процессы и происходит восприятие информации, некогда оставленной лесничим.

– При особо важном значении происходящего?

– Видимо, так. Ведь я, сам того не сознавая, хотел увидеть лешего, искал его появления, ждал, не верил, посмеивался, но искал. А пройди я равнодушно мимо, что б я увидел? Обманчивую гладь трясины да замшелые валуны.

– Но почему ничего не видит лесничий? Его же не упрекнешь в равнодушии.

– Должно быть, человек не может воспринять блуждающую информацию о самом себе. Ни в одной сказке, ни в одном поверье не говорится о том, что герой узнал сам себя в образе лешего или водяного.

– Но почему леший и водяные появляются в глухих местах вроде Черной топи?

– Возможно, там выше уровень информации да и окружающая среда влияет на чувствительность.

– Я в этих вопросах плаваю, но, кажется, где-то читал, что информация обратно пропорциональна энтропии. А уровень энтропии везде одинаков.

Журналист задумался.

– Я тоже не специалист-физик. Но тоже что-то и где-то читал. Ведь помимо теории информации существует и теория вероятности. Она предполагает наличие флуктуации - минимально вероятных отклонений от наиболее вероятного состояния. Да и вообще, что мы знаем о нестабильной блуждающей информации, не заключенной в казематы книгохранилищ, музеев и фильмотек? Одни считают ее сгустком энергетических полей, другие предполагают, что шаровая молния - это плазма, несущая информацию. Все это даже не гипотезы, а эмбрионы гипотез, догадки, предположения. Но разве не из предположений возникают теории?

– Похоже, что так, - вздохнул секретарь, - я ведь и сам предполагал нечто подобное. Только вы сформулировали это понятнее и точнее.

– Физтех помог, - сказал он, - три года отбарабанил, прежде чем перейти в МГУ. В нашей профессии нынче без точных наук не обойтись.

А минуту спустя они уже яростно спорили о преимуществах гуманитарного и технического образования.

*

Об авторах