На Свободе . Беседы у микрофона. 1972-1979

Однажды черт занес меня по батумскому пляжу слишком далеко, и меня схватили пограничники. Проконвоировав километров пять, привели на заставу, за которой, похоже, была граница. После тщательной проверки доставили обратно в Батуми, но лишь гораздо позже я узнал, что то была не граница, а фальш-граница, не застава, а фальш-застава, и не пограничники, а, собственно, фальш-пограничники. Километрах в шести от Батуми устроена действительно как бы граница и все как по-настоящему. Но дальше простираются еще семнадцать километров советской территории, и уж там, дальше, действительно настоящая граница. Люди, пытающиеся бежать из страны, преодолев первую границу или проплыв ее морем, выходят на берег в полной уверенности, что они уже на турецкой территории, — а их тут-то и встречают наши доблестные пограничники.

Так что искажение на карте границ для запутывания своих же пытающихся бежать — в этом логика есть, даже есть, если хотите, определенное — такое носорожье — остроумие. Да, остроумие, конечно, но со станцией Свинской-то как быть? От которой хоть месяц скачи, ни до какой границы не доскачешь? Тут не то что носорожьего, тут и птеродактильего остроумия вроде нет.

Далее, города, которых нет на карте, не те, из броских заголовков «Комсомольской правды», нововыстроенные, которых еще нет на карте, а существующие десятки лет, секретные, номерные, города-привидения. Они прекрасно известны всему свету, от Пентагона до контрразведки Саудовской Аравии, однако в самом СССР они — страшная тайна. Об этом чудесно написано в книге Владимирова «Россия без прикрас и умолчаний», изданной на Западе: «На берегу полноводной таежной реки, в окружении великанов-сосен, лиственниц, пихт и кедров вот уже двадцать лет стоит прекрасный город, не обозначенный ни на одной географической карте. Этот город, куда более комфортабельный, чем сама Москва, не имеет даже названия — только номер». Живя еще в СССР и будучи сотрудником журнала «Знание — сила», Владимиров побывал в этом городе-призраке, разговаривал с учеными, работающими в нем, и в его пересказе они выглядят довольно неглупыми людьми.

Он не задал им вопроса, который на его месте и я бы, вероятно, не додумался задать. Такой вопрос может возникнуть у человека, вероятно только подышавшего свободой, как говорится, как бы опомнившегося, как бы немного пришедшего в себя. Такой вопрос: не чувствуют ли они, эти блестящие, эти умные ученые, всей… нет, не нелепости, не комичности, а — оскорбительности положения, в котором они, не без своего, естественно, согласия, обречены прожить свою — одну, единственную жизнь?

Да, и для станции Свинской оскорбительно, что картографическое-географическое общество КГБ обращается с ней так по-свински, и для блестящего ученого-атомщика оскорбительно, что он, в сущности, хотя и покупает ананас в спецмагазине спецгорода по системе спецснабжения, но он при этом — как бы несуществующий призрак. Для всего земного мира он — не индивидуальность, не личность, не имя, а некий Икс, не существующий в городе-призраке «Номер». Несуществовавший, он даже обречен быть похороненным на несуществующем кладбище этого несуществующего города. Рассекретят потом одного Королева, главного конструктора, а его, неудачливого, даже тут и после смерти не рассекретят. Не будет такого, как нет и не было, не было ничего. Это страшно грустно. И это, да, оскорбительно. Особенно в свете того, что день и ночь в небе «серебряной лодочкой» американский спутник плывет и все себе на карточку снимает. Кого запутали, пошто надели дурацкие колпаки, эти балахоны привидений, и на Свинскую и на академиков? Отыскивая сейчас место в книге Владимирова об этом городе, я взял ее с полки, открыл и увидел, что, оказывается, делал на полях пометки, когда читал ее впервые, еще года четыре тому назад. Напротив главы четвертой под названием «Опасная наука», где и описан этот город-призрак, стоит мое замечание, о котором я совсем забыл, но написано явно моей рукой: «Я бы повесился в этом городе».

Вероятно, от тоски? От оскорбления? От несуществования?