На Свободе . Беседы у микрофона. 1972-1979

В свое время я, как и множество людей, пережил сполна любовь к песням Булата Окуджавы. Осталась она во мне и сейчас. Вместо трескучих, шипящих самодельных магнитофонных записей у меня есть Окуджава на великолепных долгоиграющих пластинках, выпущенных на Западе, книги Окуджавы со всеми отпечатанными текстами. Хочу это особенно подчеркнуть, чтобы сказанное дальше не было понято неверно, потому что именно любовь моя к Окуджаве в один прекрасный день, еще когда я был в Советском Союзе, вылилась вдруг в ошеломляющий вопрос: да, все это хорошо, грустно, мучительно человечно. Какое счастье, что ты, Окуджава, и мы с тобой не растеряли этого. Но: и что?Я понимаю, глупый вопрос, но…

В небе дальше будут серебряными лодочками плыть спутники, Марье Ивановне, по-видимому, предначертано ходить до гроба по очередям за селедочкой. Потерпевших крушение, может быть, подберет (может, не подберет) троллейбус случайный,чтобы довезти куда? «Граждане, выходите, троллейбус идет в парк». Потерпевших крушение, минутно согревшихся человечностью и пеньем, нас дальше ждет то же: возвращенье по темным подъездам с черными котами, где надо б лампочку повесить, но мы знаем: денег на эту лампочку мы, кажется, не соберем.

Вот именно, вот это самое: собрались мы, попели. Ну? И что?

Решившись наконец бежать из безвыходности, — мой личный, нетипичный, уж действительно свирепо случайныйтроллейбус! — я пережил много сомнений: вскакивать в него или невскакивать? Мне казалось, что я чего-то недосмотрел, что есть люди, знающие, где находится нить, идя по которой можно выйти из нашего лабиринта.

Полтора года я метался из города в город, говорил с множеством умных людей: «Какой вы видите выход?» Ни один человек не знал выхода. Всегда все сводилось к одному: «Плохо, плохо, становится все хуже. Неразвязываемый узел, заколдованный круг».

Приведем мрачную аллегорию Салтыкова-Щедрина «Карась-идеалист». Тот карась знал волшебное слово и считал, что если бы ему удалось встретить щуку и сообщить ей это слово, в ней бы пробудилась совесть. Слух о странном карасе дошел до щуки, она велела доставить его. Когда он предстал перед ней, довольно потрепанный жандармами-ершами, он собрал все силы, затрепыхался остатками плавников и гаркнул: «А знаешь ли ты, что такое справедливость?» Щука от изумления так широко открыла рот, что нечаянно втянула карася и проглотила, а окружающая свита озабоченно спросила, не оцарапалась ли она и хорошо ли изволила покушать?

Наверное, в рыбьем царстве потом много было разговоров о жертве карася и слово «справедливость» возросло популярностью. Может, даже соседние акулы поморщились, осудили — одни так, другие этак — бессовестную щуку. На том конец. Мрачная сказка и мрачные мысли.

Отсюда у некоторых людей и возникает философия безвыходности, которая, если ее очистить от всяких ученых слов, просто, ясно укладывается в поговорку: «На свете правды нет». На вопрос «Есть ли жизнь на Марсе?» — армянское радио отвечает: «Тоженет».

Счастье, значит, наше, что щука сегодня опять проплыла по другой улице; удача наша, что мы успели до закрытия магазина купить красного крепленого; занавесьте окна, включите магнитофон, кто слышал последние анекдоты? Выпьем: «Когда мне невмочь переселить беду, когда подступает отчаянье…» Время от времени кто-то один не выдерживает и сигает головой вниз с одиннадцатого этажа, остальные ужасаются, долго переваривают и тем более приглушают. Слова: заколдованный круг, выхода нет, нет, и нигде. «Хорошо там, где нас нет».

Пусть никто не примет эти мои слова за осуждение, выводы или доказывание чего бы то ни было. Мы так в Советском Союзе приучены к принципу идейности — если слово, значит, непременно что-то должноили утверждать, или клеймить! — что совсем уже забыли, что слово может просто отражать.Я, представьте, сейчас говорю — рисую. Рисую, что видел. каквидел. Больше ничего. Даже скорее и не рисую, а просто вспоминаю одно, другое.

Вспоминаю огромную популярность грустно-веселого фильма «Айболит-66», где зверюшки бредут в бурю сквозь смертельную пустыню за доктором Айболитом (в прекрасном исполнении Олега Ефремова) и поют: «Это очень хорошо, что нам очень плохо!» Я видел, как людей в зале буквально передергивало в этот момент — так точно это выражало их хроническое угнетенное состояние, всю их жизнь.

Однажды я плыл по Байкалу пассажиром парохода «Комсомолец». Мы попали в страшный туман. Из рубки не видно было носа корабля. Он гудел, били в колокол, продвигались самым тихим ходом, казалось, этому мраку не будет конца, и на лицах явно отражалось ощущение беды. Неизвестно, куда сунуться, неизвестно, как плутать.