Степанида Максимовна сияла от радости. Испуг так же быстро прошел, как и появился, ей нравилось видеть сына, окруженного колхозниками, внимательно слушающими рассказ о том, как он с Никандром разминировал поле.
— А ведь нам, бабоньки, и в голову не пришло, что еще есть земли, — сказала Екатерина Егорова.
— Неплохо это, неплохо, — подтвердил и сам Алексей Егоров, одобрительно поглядывая на Кузьму.
О происшествии с коровой уже никто не вспоминал, все говорили о том, что пора приступать к делу, что теперь «обзнакомились» и можно выбирать правление колхоза.
Далеко заполночь затянулось собрание. Павел Клинов уходил злой, как чорт. Его не выбрали. Никуда не выбрали! Никто даже не назвал его имени. Иван Сидоров должен был крикнуть с места: «Клинова!», когда Говорков спрашивал, какие будут кандидатуры, но Сидоров молчал, как будто у него язык к горлу присох. Павел дважды толкал его в бок локтем, но Иван только ежился.
Председателем выбрали Кузьму, членами правления Степана Парамоновича, Марию Хромову, Николая Субботкина и Алексея Егорова, а его, Павла Клинова, не выбрали. Если бы не злость да обида, так он, наверное, со стыда бы сгорел. Марфа до самого конца собрания все надеялась, что все же вспомнят о муже, но все словно сговорились, никто не вспомнил.
Уходя, Павел даже плюнул, а когда сбежал с крыльца, громко сказал Ивану Сидорову:
— Каков привет, таков и ответ! Теперь мое дело сторона.
И ушел, так шлепая ногами по лужам, что брызги полетели во все стороны.
Сидоров работал всю жизнь кузнецом и приехал на Карельский перешеек со своим инструментом, даже горн привез. Единственной своей слабостью он считал водку. Во хмелю он любил плакать, жаловаться, хотя его никто не обижал, а с похмелья давал зарок больше не пить, жал руку жене, хлопал по плечу Дуняшу.
— Ну ее к бесу, эту водку, только одни угрызенья от нее да в кармане дыра. Теперь — баста, бросил пить, и не тянет, и не буду. Сказал, как зубилом отрубил.
В такой день он чувствовал себя именинником, весело посматривал по сторонам, ловко ковал лошадей, чинил лемеха, вечером шел в баню, хорошо спал ночь, а на другое утро, проснувшись спозаранку, брился и мылся. Но к вечеру уже хмурился, без причины злился на жену, на дочь, а еще через день начинал жалеть себя, говорил, что жизнь у него не склепалась, что он «привержен к механизмам», что машины его любят, да вот беда — заела семья и кузница, потому он и остался до конца дней своих простым ковалем.
— Опять напьется, — сокрушенно вздыхала жена, маленькая, покорная женщина. И верно, не проходило недели, как Иван, к чему-нибудь придравшись, зло кричал: «Разве бросишь пить, когда все наперекор идет!» — и, хлопнув дверью, уходил в сельповскую столовую, где всегда была водка и бледно-сизый холодец.
С годами он стал пить чаще и в одну из тяжелых минут похмелья решил ехать на Карельский перешеек.
— Вот увидишь, — говорил он жене, — на новом месте ни пол-литры не выпью.
И верно, за те две недели, что прожили на новом месте, он ни разу, не напился. Ему бы и хотелось, да поблизости не было ни одного магазина, а до райцентра далеко. Павел Клинов наобещал в дым напоить Ивана, если он, выдвинет его в председатели, но Иван промолчал. Ну, какой Павел Клинов председатель! А Кузьма парень толковый, и уж без сравнения было ясно, что Клинов ему и в подметки не годится. Потому Иван Сидоров и промолчал, махнув рукой и на водку и на дармовую закуску. Он дождался, пока все вышли из школы, кроме избранного правления, и, вернувшись, отозвал Кузьму к окну.
Кузьма был взволнован, он и не думал, что так все повернется, у него и в голове не было, что его выберут председателем. Все дело оказалось в земле, — те пятьдесят гектаров, которые он разминировал с Никандром, решили все. В чем ещё будущий председатель колхоза мог проявить себя всего лучше, как не в том, чтобы в первый же день; подарить народу пятьдесят гектаров земли. Пятьдесят гектаров! Такому человеку можно доверить общественное хозяйство, а вместе с ним и свои судьбы.
— Я так вам скажу, товарищ председатель, — начал Сидоров, важно взглянув на Кузьму. — Первоочередной вопрос, какой на правлении следует обсудить, это о кузнице. Без нее колхозу не жить, как, скажем, горну без мехов, потому учитывайте. Мне же непременно нужен молотобоец.
— Хорошо, Иван Владимирович, этот вопрос мы; сейчас и обсудим. — Кузьма торопился к столу, его ждали, но Сидоров, видимо, не был расположен спешить, он прочно сел на подоконник, вынул кисет, стал закуривать.
— Я, например, думаю так. Кузницу можно поставить в том каменном сарае, который рядом с клиновским домом. В нем, это верно, окон нету, но я смотрю так, что это не беда…
— Хорошо, Иван Владимирович, мы решим, — порываясь уйти, ответил Кузьма.