На темной стороне Луны

— Сабирджон говорил вам, что собирается уехать из Мубека?

— Нет.

— После освобождения все время проживал с вами?

— Нет.

— Уезжал?

— Да.

Их постоянно прерывали. На телетайп поступала информация о подозрительных машинах и водителях, выявленных на трассах, результаты проверок лиц, состоящих на учетах.

Тура говорил с сотрудниками, снова расспрашивал Артыкову, а в голове гудела и билась одна-единственная мысль: выход один — как можно скорее найти убийцу, иначе за него отвечу я…

Он положил на стол чистый лист и, не прерывая допроса, поминутно вписывал в него новые, приходившие на ум зацепки и версии.

«Предъявить Артыковой одежду и вещи сына…»

«По случаю чего Артыков купил коньяк? Выпивал ли он? Если да — что пил? Почему деньги — рублями?»

«Посмотреть рабочий план Пака на день», — хотел сделать это сразу, но не успел. Надо заняться этим по окончании разговора с матерью Сабирджона.

— Куда ездил ваш сын? Вам известно?

— В Гулистан, в Ургут.

— Зачем?

— К товарищам.

— С которыми отбывал наказание?

— Да.

— Подолгу отсутствовал?

— Дня два-три.

— Деньги были у него?

— Я давала. Сто рублей.

— Какими купюрами?

— По десять, по пять. Одна купюра — пятидесятирублевая…

— Вы где работаете?

— Воспитателем. В детском саду.

— А образование?

— Пединститут. Факультет дошкольного воспитания…

Он снова внимательно всмотрелся в сморщенное личико. Нет, она не такая уж старая. Просто невезение придавило…

— Сын не говорил вам о том, что ему грозят? Хотят мстить?

— Нет. К нему все хорошо относились. Когда его арестовали, соседи даже верить не хотели. Думали — произошла ошибка… — она снова заплакала.

Около двадцати трех с громким металлическим лязгом разошлись внизу створки автоматических ворот, открывая въезд во двор. Тура подошел к окну, постоянно закрытому из-за работающего кондиционера, откинул штору.

Машины въехали уже во двор, затормозили у подъезда, захлопали, как передернутые затворы, дверцы автомобилей, из которых вылезали, потягиваясь и разминаясь после долгой дороги, люди в штатском и форменных мундирах.

Начальник управления с Назраткуловым встречали гостей у лестницы, облицованной мрамором. Ответственный дежурный отдал рапорт, и все направились в здание.

Комиссия из Ташкента приехала…

Халматов вернулся к столу, женщина продолжала плакать. Правильнее, конечно, было с самого начала отказаться от разговора с ней, перенести допрос на утро, но У Туры не было надежды на то, что утром ему позволят это сделать. Время истекало.

Он позвонил в кабинет, где сидели оперативники:

— Как у нас с чаем?

— Как раз подумали о вас, устоз, и вы звоните! — Алишер Гапуров внес заварной чайник с пиалами. «Индийский», — по запаху определил Тура. Алишер готовился к свадьбе, а пока чай с будущего свадебного стола тихо перекочевал в отдел.

— Пейте, — Алишер улыбнулся застенчиво. Ставя чайник, по традиции приложил руку к груди.

— К свадьбе-то чай останется? — усмехнулся Халматов.

— Хватит! Ровно через неделю вас ждем. Не забудете? Вы наш гость!

— Не забуду!

«Мы ведь с Корейцем собирались к нему. — Паку нравился Алишер. — Обидно, что и этого парня из кишлака перемелет наша мельница, — подумал Тура. — Или выгонят, или станет лукавым лицемером. Как его родственник. Чингизидом…»

Алишер ушел, а Тура уговорил Артыкову выпить чаю, Мухаббат сделала несколько коротких глотков, она давилась чаем.

— Сабирджон говорил когда-нибудь, что знает Андрея Пака из милиции? Его могли еще называть Корейцем. Большим Корейцем… Вы это имя слышали?

— Нет, — она снова заплакала.

— Могли они знать друг друга? — в разных формах он варьировал один и тот же вопрос. — Сабирджон и Пак? Может, Кореец был вашим соседом, или знакомым ваших соседей, или соседом ваших знакомых… Пак не вызывал вашего сына по уголовному делу? А потом, когда Сабирджон освободился? Нет?..

Внезапно Мухаббат стало клонить в сон. Она закрыла глаза, тонкие перепонки век задергивали зрачки, голова падала на грудь. Туре приходилось следить, чтобы она не упала со стула. Около полуночи он дал команду отправить Артыкову домой, ничего существенного так и не узнав от нее.

Освободившись, Тура прошел по этажу.

В соседнем кабинете Какаджан Непесов допрашивал находившегося на месте преступления в «Чиройли» толстяка — выходца из Ирана. Дальше, через дверь, давала объяснения его подруга. В следующей комнате — старики-супруги.

Халматов несколько раз заходил, слушал показания свидетелей. Иранец ничего и никого в «Чиройли» не видел, кроме своей знакомой.

— Перед тем две ночи совсем не спал… — объяснял он настойчиво.

Его подруга, наоборот, все слышала и видела:

— «А-а-и!..» — он крикнул. «А-а-а-и» — рассказывала она страстно, взволнованно дышала и таращила глаза. — Бандит этот — стройный такой мужчина, в сером костюме-»тройке». Наверняка, импортный. Сорочка белая, галстук. Вы бы меня завтра спросили, а лучше — через день! Все бы отстоялось… Да, вспомнила! У него туфли на высоком каблуке, кажется, местные…

— По-вашему, парень, подсевший за стол, и Пак были знакомы между собой? Вы не слышали разговор?