На темной стороне Луны

— Это ты хорошо придумал! Кореец, если б мог, сослался на тебя!

— Я еще ночью выехал в Урчашму. Пак знал, я просил его поставить вас в известность.

— Что ты забыл там?

Халматов рассказал о звонке начальника управления уголовного розыска и повторил фразу Силантьева:

— …Наркотики идут через Мубек. Рано или поздно нарыв лопнет, и нам до конца жизни не отмыться…

Эргашев молча слушал.

— Я заезжал к Анарбаю Маджидову по поводу шприца, потом разговаривал в изоляторе с Умматом. Не все понятно. Я думаю, надо вести поиск в направлении Дарвазы… — Он не сослался на сообщение Азимова. — Мне кажется, там самовольные посадки мака. И кто-то уже ездит…

— Понятно… — кивнул генерал и долго молчал, уже не засыпая, внимательно разглядывая проносящийся за стеклом суровый ландшафт.

Потом сказал досадливо-зло:

— Случилась большая беда… Мы, боюсь, попали в серьезный скандал… Всю ночь снился мне неоседланный конь. Так я и не смог его поймать…

Тура, не оборачиваясь к генералу, тихо сказал:

— Мне на скандал плевать. Пролили кровь моего товарища… Я найду, кто это сделал…

Эргашев вздохнул и, не скрывая презрения, заметил:

— Найди, найди… Все-таки как был ты простым опером, сыскарем на улице — так и остался. Не смог я воспитать из тебя руководителя… У тебя кругозор постового…

Тура пожал плечами:

— Может быть… Наверное… А что входит в кругозор настоящего руководителя?

— Понимание проблемы в целом, — сказал грустно Эргашев. — А ты, к сожалению, не понимаешь, что кровь смывается легко. Легче, чем грязь…

В Мубек прибыли затемно. На скорости, срезая с визгом крутые повороты, в тревожном перемигивании пульс-фар, прошли пыльный кишлак с выгоном, на котором, несмотря на поздний час, еще паслись козы, пересекли темные провалы поперечных улиц и сразу влетели на въездной мост Великой Транспортной развязки.

Здесь начинался новый город Мубек. Город-сон, город — претворенная мечта, поднявшиеся на краю когда-то Голодной степи многоэтажные современные здания, дворцы. По Центральной магистрали могли свободно катить в каждом направлении не менее десятка рядов машин, окажись они в этот момент в Мубеке. Жаль, что их не было. Громадные пустые проспекты среди темных спящих домов. Обезлюдевший черный город в душной летней ночи.

— Ты не представляешь себе, Тура, масштабы того, что произошло сегодня… — неожиданно мягко сказал Эргашев.

Халматов вздрогнул — сейчас генерал скажет то, из-за чего приказал сесть в его машину.

— Случилось несчастье. Не беда, не скандал. Позор! Понимаешь? Замнач областного угро майор Пак — позволил, чтобы в него влепили пулю! В блюстителя общественного порядка, который должен обеспечивать безопасность других. И где? В кафе! Днем! При стечении народа. При странных обстоятельствах! В странной компании! Зато в рабочее время.

Генерал помолчал. Тура не шевельнулся.

— Я все ждал, что ты сможешь мне что-то объяснить: Но ты или не можешь, или что-то скрываешь. И я не допущу, чтобы Мубекская область была связана со скандальной историей. Нам этого просто не позволят. Любая область, но не Мубек! Понимаешь, почему?

Халматов вздохнул: тут и понимать-то нечего. Любой ребенок знает — Мубек область особая. Судьбе было угодно избрать эту заброшенную, малоплодородную землю, отрезанную от соседних районов, колыбелью, родиной, священным местом отчизны, давшим ей Великого Сына, Отца-Основателя, мудреца, писателя, вдохновителя всех радостных дел. И в Кишлачном поселке посреди Голодной степи возникли в красной пыли такыров дворцы, бетонные дороги, умирающие от жажды парки и радующие глаз изогнутые плоскости Великих Транспортных развязок.

Город-сказка, город-символ. Каждый республиканский руководитель — любого ранга — тщательно следил за тем, чтобы Мубек не испытывал трудностей, чтобы именно здесь было создано волей и руками народа зеркало наших возможностей, наших побед и свершений.

Все знали о неизменной привязанности Отца республики, Сына области, Вдохновителя счастья к этим суровым местам, где прошли его отрочество и юность. Он любил приезжать сюда — может быть, отсюда ему была виднее трудная и славная дорога свершений или вел его сюда высокий сыновний долг по отношению к старым родителям — очень тихим, скромным старикам, будто напуганным величием своего сына. Неведомо.

Но Мубек он любил. И любая критика в адрес Мубека всегда рассматривалась как злое недоброжелательство и затаенный упрек в адрес Отца-Сына-Вдохновителя. Кого любим — тех не критикуем. Любим за достоинства и недостатки.

И когда в город въезжал торжественный кортеж чуть запыленных мубекской красноватой пылью черных «Чаек» и «Волг», эскортируемый впереди оперативной радиомашиной Эргашева, народ стоял на всех тротуарах и радостно приветствовал еле просматриваемый за голубоватым стеклом тяжелого лимузина еще моложавый, хоть и седой лик своего Отца, своего Сына, своего Вдохновителя, которого Эргашев на оперативных совещаниях называл коротко — «Охраняемое лицо». И жизнь за которого мог и готов был отдать в любой миг.