На той неделе: купить сапоги, спасти страну, выйти замуж

— Да ладно, мам, ты не переживай из-за меня, я разберусь, не пропаду, смотри, какая я умная, меня Ванин вон сегодня в аспирантуру звал, а я не пошла.

Мама гладит меня по голове и ласково называет бестолочью, в это время одновременно раздаются звонок, звук открывающейся двери и Костькин звонкий крик:

— Мама, бабушка, идите, там Лена пришла.

Это, действительно, сестрица вернулась с занятий. Войдя в прихожую, она сразу замечает мои сапоги:

— Ой, Аська, ты сапоги новые купила? Давно? Какие шикарные!

Надо же, я совершенно забыла похвастаться маме покупкой. Рассказываю им всю историю в лицах, но яркость впечатлений уже стерлась, и рассказ у меня выходит не очень животрепещущий. Ленка раздевается и уходит с мамой на кухню, Костька бежит за ними, а я захожу в большую комнату — просто так, без цели.

Эта комната (всего их в квартире две) служит спальней родителей и одновременно папиным кабинетом. Он физик-теоретик, работает в основном дома, даже субботники их институт проводит «на рабочем месте». Когда мы с сестрой были маленькими, это было сущее наказание, ведь когда папа работал, шуметь в квартире строго воспрещалось, а работал он почти всегда. Также запрещалось трогать бумажки на папином столе, и вообще к столу лучше было без надобности не подходить.

Письменный стол занимает угол комнаты. Он роскошный, старинный, огромный, с резными тумбами и множеством ящиков, покрытый синим сукном. В детстве не было большей радости, чем залезть с книжкой тихонько под стол, спрятаться там, как в домике, между тумбами, и сидеть, вдыхая запах старой древесины и лака, похожий почему-то на запах вишневого варенья, до тех пор пока папа не заметит и не выгонит в детскую комнату.

Стол остался папе от прабабушки. От нее же остались бронзовая настольная лампа, вольтеровское жесткое кресло, в котором папа работает, книжный шкаф (он стоит в другом углу, и мы с сестрой не раз прищемляли пальцы его тугими стеклянными дверцами), пианино и прапрадедушкин портрет.

Пианино, как и письменный стол, — дивной красоты. Старинной немецкой работы, оно все резное, инкрустированное карельской березой, украшенное бронзовыми витыми канделябрами и с клавишами из слоновой кости. Однажды настройщик предлагал папе бешеные деньги за этот инструмент, но отец наотрез отказался его продавать. Иногда вечерами папа садился к пианино, мы зажигали свечи, собирались вокруг и слушали. В молодости отец сам писал музыку. До сих пор некоторые стихотворения, среди которых «Снег идет» Пастернака, будучи моими любимыми, не воспринимаются отдельно от папиных мелодий.

К сожалению, ни я, ни сестра не обладаем музыкальным слухом, и попытки родителей обучить нас играть на пианино удачей не завершились. Ленка, впрочем, научилась потом играть на гитаре, а в моем образовании в области музыки так и остался пробел.

Прапрадедушкин портрет в тяжелой золоченой раме висит над пианино. Прапрадедушка на нем солиден и суров. Однажды он вместе с рамой свалился со стены, чуть не попав мне по голове, — я как раз сидела у пианино, извлекая из него звуки. Возможно, именно эти звуки и не понравились прапрадедушке, я еле-еле успела отскочить. Расколовшаяся рама была впоследствии заклеена, портрет водворен обратно на стену, и больше такого с ним не случалось. Правда, и я с тех пор прикасалась к пианино с легкой опаской.

Другая комната в квартире считалась детской, и ее делили мы с сестрой. Разница в возрасте у нас — шесть лет, общих интересов поэтому было мало, наоборот, мы всегда друг другу мешали и, сколько я помню, враждовали и ссорились до тех пор, пока я не вышла замуж и не переехала жить к мужу. После этого, в отсутствие взаимных территориальных претензий, мы как-то потихоньку сдружились и сейчас, встречаясь, вполне с удовольствием болтаем о том о сем.

В нашей комнате кроме двух кроватей, двух письменных столов и книжных полок, составленных одна на другую, еще живет Шкаф. И какой Шкаф! Темного дерева, трехстворчатый, зеркальный, он занимает почти всю стену. Шкаф этот, при всей его красе, в отличие от прочей мебели, доставшейся от прабабушки, был куплен родителями в комиссионке. Пятеро здоровенных грузчиков еле-еле втащили его на наш четвертый этаж без лифта, а вытащить его отсюда, по маминому мнению, будет вообще невозможно. К счастью, такая идея даже в голову никому не может прийти, настолько он тут на месте. В его зеркалах отражается вся комната, от этого она кажется очень большой и загадочной. Когда я, будучи ребенком, а потом подростком, жила здесь, мне все время хотелось попасть в ту, зеркальную, половину, я постоянно видела рядом с собой свое отражение и привыкла общаться и разговаривать с ним. Я до сих пор часто разговариваю сама с собой и живу в нереальном мире. Возможно, это у меня раздвоение личности, зато всегда есть интересный собеседник. И, кроме шуток, лучше уж общаться сама с собой, чем сидеть в одиночестве.