На той стороне

«Вот стервец, – жаловался отец матери, – как ёрш корявый растёт! И в кого только?»

8

Сидел отец дома. Плотницкому делу был не годен, а умственную работу ему никто не предлагал. Кончилось то время! Баста! Сам не хотел в начальниках ходить, а теперь требуются люди куда как грамотнее и благонадёжнее.

Но к следующей осени подфартило. Рука, выболев, поджила. Надо искать работу. Надоело перебиваться с пустого на порожнее, а с порожнего на пустое.

Бескормица – лучший учитель жизни. Если не хочешь – заставит, не можешь – научит.

Под осень, как раз вдоль полевых дорог, зашумели-запели телеграфные столбы. Время всеобщей электрификации ещё не подошло, а всеобщая радиофикация уже заканчивалась.

В каждый дом, в каждую избу – проводное радио. Иметь приёмники – дорого, да ненароком подозрение у властей можно было вызвать – а вдруг не тот ветер в уши дуть будет? Из-за бугра сквозняк сильнее. Ещё живы пережитки прошлого, ещё начеку, ещё не дремлет международный империализм, вбивает идеологические гвозди в души советских людей, самозабвенно строящих коммунизм. Поэтому нет альтернативы проводному радио.

Так, или примерно так рассуждали власти, расширяя зону действия радиоузлов.

Поэтому, идя навстречу решениям партии, бондарское почтовое отделение с перевыполнением плана решило ко Дню Октябрьской революции повысить мощность своего районного радиоузла. Привезли и смонтировали новое оборудование, аппаратуру, для которых требовался ток уже промышленного напряжения, не меньше 127 вольт. Для этого на первом полуподвальном этаже старинного двухэтажного здания разместили машинное отделение с двумя огромными генераторами тока и парой двигателей, работающих на чистой нефти.

Такие двигатели из-за своей неэффективности теперь, конечно, уже нигде не применяются, хотя по простоте своей достойны занимать почётное место в музее не только отечественной, но и мировой техники.

Гигантская стальная ступа, внутри которой с тяжёлым вздохом, как паровой молот, ходит чугунный, величиной с молочную флягу, поршень, раскручивая массивный в полтонны маховик.

Дело в том, что двигатель был двухтактным – в одно окно происходило всасывание нефти, а из другого окна ступы отдышливо выбрасывались продукты сгорания, из мёртвого положения поршня как раз и выходил этот, величиной с паровозное колесо, маховик.

Инженерный циклоп заводился интересным образом: сначала надо было паяльной лампой до белого каленья разогреть на макушке ступы стальной шар, а затем, раскачивая маховик, сделать им один-два поворота, если повезёт – пошла, застучала машина, выбрасывая из трубы жирные фабрично-заводского цвета кольца дыма.

Машинное отделение с его запахом масла, керосина, обтирочной ветоши, с его крутящимися шкивами и ярким электрическим светом мне тогда рисовало другую, весёлую, городскую жизнь, к которой я стремился всем детским существом. Томительные были минуты…

Вот, как говорится, за неимением кузнеца, подошла и кухарка.

Какого дурака найдёшь – у такой махины маховик крутить? Вспомнили про бывшего знатного киномеханика и начальника районного отдела культуры. Позвали. Бери, мол, товарищ Макаров, это достижение современной науки и техники в руки, и – Бог тебе навстречу! Справишься!

А этот циклоп, несмотря на внушительную внешность, капризен, как истеричная старая дева – то с пол-оборота вразнос идёт, а то – ни в какую! Хоть под маховик ложись!

Дела…

В день монстр должен поработать на идеологическом фронте – с шести ноль-ноль до двадцати четырёх ноль-ноль. Перебои будут расцениваться, как диверсия, с вытекающими отсюда последствиями.

Наконец-то за много лет в семье появилась постоянная зарплата, или жалованье, как называл оплату, хоть и социалистического, но труда, неповоротливый и консервативный бондарский народ.

Жалованье небольшое, зато твёрдое – как на севере лето, короткое хоть, но зато малоснежное.

С первой получки отец принёс в дом бумажный почтовый мешок облитых розовой жемчужной глазурью, продолговатых в полумесяц пряников.

Что и говорить, любил мой родитель, царство ему небесное, тряхнуть кудрями. Ешь солому, а форсу не теряй!

Вкус тех пряников был необыкновенен. Кремовые на изломе, крупитчатые, они нежной массой обволакивали небо, вызывая фонтан желудочного сока. Одним словом – шербет вместе с рахатом!

Мешок тянул килограммов на двадцать, и целую неделю у нас дома стоял праздник.

Отец высыпал пригоршнями пряники на стол – разбирай, кто захватит!

Матери он сказал, что пряники всё равно когда-нибудь да кончатся, пусть хоть однова ребята натешатся, отца запомнят, в старости вилами на печь сажать не станут, пожалеют – смеётся.

Так до старости лет отец и не наладился дружить с деньгами: то ли они его не принимали в свою компанию, то ли он их.