На той войне

Новый комбат Радкевич приезжал в головной отряд часто, помогал делать операции, присматривался к людям и удивлялся их выдержке и самозабвению, а чтобы как-то скрасить быт отряда, раздобыл патефон и несколько пластинок. Патефон играл круглосуточно. Освободится кто и, прежде чем лечь спать, поставит пластинку. Пока она крутится, разрывы вроде бы стихают, и заснет человек, слушая танго «Под крышами Парижа». Другой придет, снова заведет патефон. Опять звучит в блиндаже музыка, покой в нем и почти домашний уют.

* * *

Закончив последнюю операцию, Рюмин присел на табурет, опустил вниз руки и мгновенно заснул. И таким усталым было его лицо, что Катя не стала будить хирурга, когда принесли нового раненого. Приготовила инструменты, перевязочный материал. Операционное поле протерла спиртом, йодом, сама сделала «лимонную корочку», соображая, что минут десять Рюмину еще можно дать поспать, но он проснулся сам, поблагодарил и приступил к операции.

— Скальпель! Зажим! Сушите! Зажим! Разводите! Вытащил и уложил на полотенце кишки, метнул взгляд на Катю — смотрите и удивляйтесь, как удачно прошла пуля.

Операция подходила к концу. Оставалось провести ревизию желудка, уложить кишки на место, зашить разрез. В это время блиндаж потряс сильный взрыв. Из железной печки, на которой кипятились инструменты, выметнулось пламя. Погасли лампы. Закричал, пытаясь соскочить со стола, оперируемый.

— Лежать! — раздалась в кромешной темноте властная команда хирурга. — Зажгите, пожалуйста, лампы. Побыстрее, Таня.

Таня чиркнула спичку и в ее свете увидела, что Рюмин, согнувшись пополам, прикрывал собой живот раненого. Простыни, которыми был обит потолок, полны земли и угрожающе провисли. Если оборвутся?..

— Стол от меня в дальний угол, — приказал хирург.

Санитары подхватили, понесли стол вместе с раненым. Рюмин в полусогнутом положении на ходу прикрывал операционное поле и разогнулся лишь после того, как стол установили в надежном месте.

— Халат, шапочку. Вы смените тоже, — приказал Кате.

С улицы вбежал санитар:

— В самый угол попал!

— Как перекрытие?

— Два наката разбросало, а нижние держатся.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — повеселел Рюмин. Вы готовы, Катя? Продолжаем. Лампы ближе — ничего не вижу.

Они быстро осмотрели операционное поле и облегченно вздохнули — земля на него не попала.

— В рубашке родился, а паникер, — упрекнул хирург раненого. — Чего кричал, куда бежать собирался? Накрыло бы — так всех, не тебя одного. Тихо лежать у меня. Слышишь?

— Слышу. Я ничего, я потерплю, доктор.

— «Потерплю». У меня до сих пор в ушах звенит от твоего вопля. Завизжал, будто его режут, — не осознавая шутки, снова упрекнул Рюмин бойца и, догадавшись, что «звенит» у него не от крика, спросил: — Обстрел давно начался или случайный прилетел?

Вразумительно ответить на этот вопрос не смогли. Кажется, было тихо, а может, и постреливали.

* * *

— Многоуважаемая Катя, вам следует немедленно подшить новый подворотничок, по возможности погладить гимнастерку, до блеска начистить сапоги и сиять, как ясное солнышко. Через полчаса придет автоматчик, под его охраной пойдете на тот берег, в штаб дивизии, — все это Рюмин выговорил, загадочно посматривая на свою помощницу и чему-то улыбаясь.

— А зачем, Павел Александрович? Рюмин продолжал посмеиваться в усы:

— Знаете такой анекдот: «Куда едещь?» — «Военная тайна!» — «А что везешь?» — «Патроны». Я вам его наоборот выдаю. Куда следует прибыть, сказал, а зачем — тоже военная тайна. Ну ладно, ладно, раскрою: правительственную награду получать за образцовую службу, за стойкость и мужество... Что с вами, Катя? Вам стул подать или стакан воды?

— Все шутите, Павел Александрович.

— Не шучу, Катя. Меня тоже наградили, но мне пока нельзя отлучаться, а вы идите, готовьтесь.

Награжденных для безопасности собрали в овраге. Все смущены не меньше Кати, на нее поглядывают удивленно — девчонка-то зачем здесь? И Кате так кажется. По команде построиться в две шеренги она заняла место на левом фланге во втором ряду, чтобы в случае ошибки можно было уйти незамеченной. Награжденные один за другим строевым подходили к столу, и генерал, член Военного совета армии, вручал им ордена и медали. Катю не выкликали долго, и все это время она думала о том, как бы не сбиться с шага, ловко подойти, доложить, принять награду, поблагодарить...

— Медалью «За боевые заслуги» награждается медицинская сестра Мариничева Екатерина Григорьевна.

Эти слова дошли до Кати не сразу. Лейтенант из первой шеренги сделал шаг вперед и принял вправо, освобождая ей дорогу, а Катя все стояла на месте, потом заспешила, споткнулась о корень и едва не упала. От этого из памяти вылетело все, что Катя так старательно запоминала. Строевого у нее не получилось, шла, как самой казалось, какими-то зигзагами и пунцовая от стыда предстала перед генералом. Он говорил что-то утешительное, но его слова скользили мимо сознания. Генерал сам прикрепил медаль к гимнастерке, крепко пожал руку и извинился:

— Подарка мы вам не приготовили. Мужчинам табак и кисеты даем, а вы ведь не курите?