На той войне

— Ой, девочки! — врывается в комнату Клава Отрепьева. — Что сейчас было, что было! Привезли парня без обеих ног, а первой группы крови не оказалось. Жалко мне его стало, я и предложила «качнуть» из меня кубиков триста. Только взяли, замполит откуда ни возьмись. Отматерил всех: «Почему опять у Отрепьевой берете? Два донора у вас — она да Прокофьева?» Я ему объясняю, в чем дело — и слушать не хочет. Не видела я таким Коршунова. Как с цепи сорвался. Кто ему досадил сегодня, признавайтесь? — Заметила, что Саши нет, поняла, почему сидит такая тихая Люба, и завела «Синий платочек». Песню подхватили и спели хорошо. Клава убежала. Вслед за ней, чтобы не разреветься у всех на глазах, незаметно ушла и Люба.

Саша пришел к шапочному разбору.

— Что случилось? Где Люба? — спросил, почувствовав недоброе к нему отношение.

— Да вот ждала вас, ждала, да все жданки потеряла.

— Не мог я раньше, понимаете ли.

— А теперь она не может. Довели девушку не знаем до чего и нам праздник испортили, товарищ старший лейтенант.

Отругали, пристыдили, прежде чем провести к Любе, но только оставили их вдвоем, начался артиллерийский обстрел. Люба убежала. Все убежали — поступила команда укрыть раненых в окопах. Било тяжелое орудие. Не часто, но точно. Снаряды ложились в расположении санбата, ближайших домов и на улице. Любы не было долго, пришла запыхавшаяся:

— Чуть Клавку Отрепьеву не потеряли! Она в приемной дежурила, рядом с крыльцом, а снаряд прямо в него угодил. Ее взрывной волной об стенку ударило. Очнулась — света нет, фонарик найти не может. В коридор выбралась, кричит и сама себя не слышит и идти не знает куда. Наши фонари увидела, пошла на них. И чего немцы стрелять надумали? Три дня тихо было, и ни с того ни с сего...

— С того и с сего, — возразил Саша. — По костелу немцы бьют, думают, мы там наблюдательный пункт устроили.

— И правда! А как ты догадался?

— Я же теперь артиллерист, — напомнил Саша. — Не успокоятся, пока в колокольню не попадут.

— Ну и пусть стреляют, — отмахнулась Люба. — Ты-то как? Почему задержался? У «тяжелого» сидел? — Саша пришел, все тревоги улетучились, и Люба обрела возможность шутить.

— Да нет, у меня другая работа.

— Вот-вот, а на меня обиделся. Обиделся ведь, правда?

— Все уже прошло. Как твой раненый?

— Живет и жить будет, — подковырнула Люба.

— Благодаря тебе?

— Не только, но и моя заслуга в этом ессть. Вот так! Обстрел продолжался.

— Ты когда дежуришь? — спросил Саша, прислушиваясь к разрывам.

— До утра свободна.

— Тогда пойдем куда-нибудь в окоп на всякий случай.

В глазах Любы снова озорной огонек:

— Боишься?

— Не то что боюсь, а вдруг осколок прилетит. Неудобно как-то получится. Не должен я здесь быть, понимаешь ли.

— А если убьет? — продолжала задирать Люба.

— Тогда не страшно, — засмеялся Саша. — С мертвого взятки гладки, и не убьет меня сегодня. Сказать, когда я боялся смерти? Под Шимском. Позвонили из КЛ полка, попросили за орденом прийти, а комбат Демьянюк, и что ему в голову пришло, предупредил: «Иди да оглядывайся, а то и поносить не успеешь». И как-то нехорошо мне стало, как в дурную примету поверил. Убеждаю себя: надо идти спокойно, кто начинает бояться, того в первую очередь валит, а поделать с собой ничего не могу. Я и бегом, и ползком, и в воронках отсиживался, а сердце стучит: убьет, убьет, убьет! Наваждение, что ли, какое нашло? Но пронесло.

— А в батальон возвращался, обстрел кончился? — спросила Люба, с сочувствием слушая взволнованный рассказ Саши.

— Какое там! Еще сильнее был, но я будто к тебе шел — телогреечка расстегнута, чтобы все орден видели, ноги чуть не пляшут. Одурел от счастья что дите малое.

— И со мной недавно произошло почти то же самое. Только я перетрусила, когда обратно возвращалась, — оживилась Люба. — Рассказать? Догоняли мы головной отряд. Я на привале «ревизию» своим документам устроила и оставила комсомольский билет.

— Ты же говорила, что тебя кандидатом в члены партии приняли?

— Я комсорг роты, Саша. Так вот, хватилась, когда пришли на место, и что ты думаешь? Сказала девчонкам — так и так, как хотите выкручивайтесь, если меня хватятся, а мне надо идти. Они не отпускают: «В такую-то темень? Да ты место привала не найдешь, не то что билет. Подожди до утра». А утром же работать надо. Взяла винтовку, спичек у фельдшеров выпросила, пошла. И представь себе, и место, где отдыхали, быстро отыскала, и билет на пеньке нашла. Будто кто за руку вел.

— И тебя одну отпустили? Не нашлось никого, кто бы мог проводить? — возмутился Саша.