На том стоим (СИ)

Уже вечером всесочувствующая Эванс посоветует ему смириться с ходом жизни, а Ремус философски скажет, что всё пройдёт. Но смирение не удел Блэков. Сириус так не мог!

— Тебе здесь не место, — прошипела Вальбурга, наблюдавшая за ним из кресла всё это время. — Зачем ты явился сюда?

Сириус прикрыл глаза.

Виноват, он знал это. Он никогда не уделял младшему брату столько времени и внимания, сколько своим друзьям. Слова матери били больно и метко. Как камни. «Зачем так больно, мама?» Собственный голос показался Сириусу чужим, надтреснутым, как у столетнего старика.

— А вы?

— Как ты смеешь?! — взвизгнула Вальбурга. — Ещё одно слово…

Сириус оскалился, стремительно обернувшись.

Мать резко замолчала. Ей тоже больно. Ей ещё больнее. Но Сириус понял, что не в силах терпеть. Не сей-час! Внутри всё горело от ярости и вины.

— Это вы убили его! — закричал он, сорвавшись. — Вы, мама! Как можно было не замечать очевидное? Я говорил, что Волдеморт — мразь! Вы… да это… это вы загадили Регулусу все мозги своей манией чистой крови!

— Тебя здесь не было! Тебя не было с ним! — завопила Вальбурга. — Стоило ли общение с отребьями жизни твоего брата?!

— Закройте рот! — задохнулся Сириус.

— Проклятый никчёмный Орден, — выплюнула мать. — Проклятый никчёмный старик с его грязнокровками и предателями. Какой позор!

— Позор?

Запрокинув голову, Сириус глумливо расхохотался, но внезапно остановился и бросился вперёд.

— Посмотрите же сюда, Мордред вас возьми! Вы добились того, чего хотели, верно? Взгляните! — он схватил со стола бокал и швырнул его в гобелен. Хрусталь разлетелся на тысячу осколков. Жидкость потекла вниз, окрашивая аристократические лица тёмно-бордовым цветом. — Вы довольны теперь? Вы счастливы, мадам? Счастливы? Отвечайте! Глядите, ваш младший сын никогда не очернит наше благородное имя!

— Никогда не прощу, — отчаянно бросила Вальбурга, сама не осознавая до конца, о каком сыне говорила.

Сириус стиснул кулаки и стремительным шагом проследовал к дверям.

Пальцы миссис Блэк лишь на мгновение дёрнулись, чтобы задержать его, а потом крепко-крепко сжали подлокотники.

— Вы отвратительная мать! — рявкнул Сириус на пороге. — Даже уличная сука больше печётся о своих щенках! — это было самым оскорбительным из того, что он когда-либо говорил.

Вальбурга вскинула голову и сказала тихим голосом, полным смертельной злобы:

— Пошёл вон.

Сириус отвесил издевательский поклон и направился в библиотеку, чтобы найти там убитого горем отца. Орион выглядел бледным и усталым как никогда. Он едва повернулся, когда сын появился в помещении. В его глазах не было ни единой живой искорки, они потемнели, став почти чёрными. Эти потухшие глаза приковывали к себе и пугали больше злобного взгляда матери, изнывающей от ненависти и бессилья в гостиной.

— Папа, как это случилось?

Орион взмахнул палочкой, и дверь библиотеки плотно закрылась.

*

Улица Хогсмида полная народа казалась Сириусу безлюдной.

Нужно было взять себя в руки, ведь до тёплого паба оставалось несколько шагов. Нельзя, чтобы друзья видели его раздавленным и слабым. Надо подумать о чём-то приятном, важном, способном заполнить пустоту внутри, щемящую и бездонную. Например, о письме Джеймса. Поттер не жалел чернил и бумаги, накатал столько, сколько за последний год учёбы не писал. Лили сказала ему: «Да!» Ответила согласием на его предложение. Это же так здорово, когда любимые люди счастливы. Почему же сейчас на них наплевать? И почему ноги всё равно привели Сириуса в Хогсмид, хотя он не желал никого видеть?

Колокольчик над входной дверью издал приветливую трель.

Сириус медлил на пороге, держась за латунную ручку. Он кинул взгляд на привычный столик в самом углу паба красотки Розмерты.

Там были его друзья. Ремус что-то рассказывал на ухо Медоуз, и она улыбалась. Питер теребил повязку на руке, смущённо слушая похвалу Алисы. Гидеон был сегодня в ударе, его голос заглушал все разговоры в помещении. Джеймс обнимал Лили, и этим всё было сказано. Перед ними лежали подарки — коробки, завёрнутые в бумагу золотисто-алого цвета. Остальные ребята задорно смеялись, и только Дирк поглядывал на часы, проверяя, не пора ли возвращаться в школу.

Продолжая крутить дверную ручку, Сириус попытался нацепить дежурную улыбку. Это неправильно — заражать ребят своей хандрой. Но он не смог, сил улыбаться не осталось. Блэк не дошёл до столика, схватил бутылку с барной стойки и вышел. Он успел дойти до рождественской ели, прежде чем почувствовал твёрдую руку на своём плече.

— Эй, Бродяга, что стряслось? — звонко спросил Джеймс, искренне не понимая причин необычного поведения друга.

Сириус резко повернулся, сбрасывая руку. «Если бы я чуть меньше проводил времени с тобой и чуть больше с братом…» Совесть подсказывала, что Джим тут не причём, но гнев сам находил направление. С огромным усилием Сириус выдавил:

— Слушай, Сохатый, извини, я не в настроении рассыпать сахарные речи. Правда, мне жаль.