На трассе лежневой дороги

Я и сейчас еще удивляюсь, как это наш Лазоренко так оплошал? Почему он сразу нас не расстрелял, а целых три дня ждал у моря погоды? Почему-то в его башку не забрела мыслишка, что идет война и надо поскорее разобраться с внутренними врагами. И действительно, ему за это ничего бы не было: не обязан он был три дня охранять врагов, когда они не работали. Самое разумное же было — расстрелять. Да, оплошал Лазоренко!

* * *

И потом — еще одно происшествие, но это порадовало нас. Жизнь в таежном совхозе не была мирной — то одно случалось, то другое. Лагерная жизнь колыхалась, как болотная трясина. Лазоренко все продолжал по ночам эти свои оригинальные сеансы перевоспитания. У него получалось точно по тому рецепту, о котором тогда широко писалось в газетах, а именно: не надо останавливаться на достигнутом, а искать и открывать все новое.

И Лазоренко открывал это новое. Он придумал новый метод «перевоспитания», очень для него удобный, так как на теле не оставалось никаких следов насилия.

еперь Лазоренко раздевал свою жертву до нижнего белья и босиком загонял в ледник на какое-то время, После этого появлялось воспаление легких, но мало ли чем болеют в лагерях! Лазоренко за это не отвечал. Жена Лазоренко была худая, изможденная русская женщина. Жаловалась заключенным-уголовницам, когда те приходили на уборку квартиры, что муж ее Лазоренко совсем из ума выжил — бьет, истязает, грозит убить. Уголовницы об этом рассказали всем в лагере.

А потом вдруг совсем неожиданно в совхоз приехали два чина из бериевского ведомства и увезли нашего Лазоренко. Куда они его дели, мы не узнали, но Лазоренко исчез с нашего горизонта.

Мы все были очень удивлены: кто мог сообщить о делах, творимых Лазоренко в «Каменке». Мы полагали, что это дело рук его жены, ибо заключенные никогда не жаловались выше, они знали, что такие жалобы оборачиваются против них самих.

Вскоре я покинул этот грустный таежный уголок, покинул без всякого сожаления. Меня перебросили в Кожву, в 6-е отделение лагеря. На станцию Каменка меня теперь уже этапировали с конвоем, и мы шли на станцию по-моей же визирке — кратчайшим путем.

Совхоз «Каменка» остался в моей памяти как пятно плесени в глухом таежном лесу.

И, вспоминая теперь «Каменку», и другие подобные каменки бериевского ведомства, и все то, что я пережил в этих заведениях в течение 16 лет, я сам удивляюсь. И каких только людей я там не повстречал, и чего только я там не насмотрелся!

Несколько слов о предыдущих годах

Сейчас моя жизнь подходит к столетнему рубежу, но если бы мне рассказали о том, что я пережил и вынес на своих плечах, то я никогда бы этому не поверил. Невозможно поверить, что так низко может пасть человек, как те, которые меня репрессировали, мучили, требовали лжепоказаний. Я говорю не только о тех, кто «оформлял» меня в тюрьме «врагом народа», но и о тех, кто нас перевозил, гнал по этапам, пересыльным пунктам, и потом распределял по лагерям строительства железной дороги Воркута — Котлас.

Не легче было и нам, повторникам 1949 года, осужденным на вечную ссылку. Мы прикреплялись к специальным комендатурам МГБ в Восточной Сибири и проходили регистрацию два раза в месяц.

В решении Совнаркома за подписью Молотова было сказано: «В случае самовольной отлучки ссыльного из мест комендатуры ему назначить 20 лет каторжных работ». Должен добавить, что в лагерях при самовольной отлучке заключенного ему добавлялось три года к сроку. Это решение Совнаркома мне показал начальник МГБ Погодин. И второе, что меня поразило в этом решении, это то, что повторники должны использоваться на общеполезных работах (лесозаготовительных и земляных) и их работа оплачивается на основании общесоюзных норм. А эти нормы рассчитаны на здоровых рабочих, людей-профессионалов, но не на нас, повторников, которые еле живы еще после тюрем и лагерей, с трудом держащихся на ногах, больных и немощных, женщин.

Чем объяснить эту безмерную жестокость и ненависть к людям? Из всего, что я видел и перенес, наиболее страшное и аморальное совершалось в 1937–1938 гг. Те неимоверные жестокости и издевательства над людьми мне совершенно не объяснимы.

Поражаюсь: до сего времени на Красной площади лежит Сталин и ряд других преступников. Так же увековечены ближайшие подручные Сталина: Жданов, Ворошилов и другие.

А этот Жданов вместе со Сталиным, находясь на отдыхе в Сочи, прислал в ЦК телеграмму следующего содержания: «Физические воздействия при допросах вполне себя оправдали, и будут применяться впредь». Это, видимо, в пику императору Александру II, который в 1861 г. при освобождении крестьян отменил и телесные наказания. А эта мягкая формулировка «физические воздействия», которые на самом деле были такими, что не только одному Роберту Эйхе при допросе переломали позвоночник.

Я надеюсь, что придет время, когда таких преступников, как Сталин, Ворошилов, Жданов и многих других, уберут прочь с Красной площади.