На троне великого деда

— Слушай, Романовна, — воскликнул Пётр Фёдорович, — ты слышишь, что сделал бы его величество король и что поэтому и я должен сделать? Речь идёт о муже твоей маленькой дерзкой сестры, княгини Екатерины Романовны; я отрешу его от должности. Андрей Васильевич, ты завтра соберёшь военный суд. Приговор будет произнесён, и я без всякого колебания подпишу его.

В столовой водворилось тягостное молчание ввиду серьёзного и зловещего оборота, который принял до этого весёлый разговор. Некоторые из голштинских офицеров пытались выразить своё одобрение. Гудович в крайнем смущении смотрел на свою тарелку, а граф Гольц, казалось, размышлял, каким образом он мог бы отклонить это оскорбление, грозящее одному из представителей высшего русского дворянства. Графиня Воронцова также была испугана, но, быстро овладев собой, с улыбкой сказала:

— Князь Дашков, несомненно, совершил поступок, влекущий за собой подобное наказание, если вы, ваше императорское величество, сами говорите это; но граф Гольц добавил, что король прусский только тогда назначил бы такое суровое наказание, если бы не было смягчающих обстоятельств, а в этом случае, ваше императорское величество, есть одно смягчающее обстоятельство.

— Какое же? — вспылил Пётр Фёдорович. — Князь Дашков не выказал никакого раскаяния, а только одно упрямство.

— И всё же существует одно смягчающее обстоятельство, — продолжала Воронцова, — и это обстоятельство — то, что он — мой зять. Вы, ваше императорское величество, знаете, что я не одобряю невоспитанности и претензий своей сестры, что я с ней не в хороших отношениях, но что сказал бы свет, если бы супруг моей сестры был исключён со службы, если бы вы, ваше императорское величество, отнеслись так к семье своего лучшего друга?

— Свет сказал бы, что я поступил справедливо, — ответил государь, пристально смотря на графиню, — а если ты, Романовна, не будешь исполнять своих обязанностей, то я и тебя отрешу от должности.

— Ваше императорское величество! И справедливость может зайти слишком далеко, — сказал граф Гольц. — Я не знаю, могу ли я в настоящем случае быть истолкователем воззрений моего всемилостивейшего повелителя, и потому, если вы, ваше императорское величество, прикажете, то я могу написать об этом эпизоде в Берлин.

Пётр Фёдорович, казалось, не слышал последних слов или, быть может, считал нецелесообразным обременять прусского короля подобными делами.

— Но что же мне делать? — воскликнул он, осушая бокал шампанского, — что же мне делать? Мне невозможно держать на службе небрежного, непослушного офицера!

— Ваше императорское величество! — сказала графиня Воронцова: — Вы часто разрешали мне давать вам советы; быть может, и на этот раз вы не откажетесь выслушать меня. Вы до сих пор ещё не послали никого в Константинополь объявить о своём восшествии на престол. Пошлите моего зятя, князя Дашкова, к султану с известием о кончине в Бозе почившей государыни императрицы и о своём вступлении на престол, таким образом вы лишите моего зятя командования его ротою и не навлечёте вечного позора на него и на его семью, а там, быть может, между турками он поразмыслит о своих обязанностях и, по своём возвращении выкажет более способностей к обучению солдат.

Пётр Фёдорович громко расхохотался.

— Да, Романовна, да, ты права! Я так и сделаю… Завтра Дашков отправится в Константинополь. Он недостоин чести участвовать в празднестве по случаю заключения мира. Твой совет хорош; я дополню его на всякий случай, — продолжал он всё ещё со смехом: — Если ты когда-нибудь не будешь исполнять своих обязанностей, то я тебя тоже пошлю в Константинополь, к султану, чтобы он запер тебя в своём гареме, где женщины учатся порядку и послушанию.

Он ещё долго смеялся этой мысли, бормоча какие-то непонятные слова.

Графиня покраснела от досады и бросила угрожающий взгляд в сторону присутствующих дам; но они, будучи углублены в оживлённую беседу со своими кавалерами, не заметили этого происшествия.

Граф Гольц ловко повернул разговор на другие темы. Вскоре весь эпизод был позабыт и общество снова отдалось шумному, непринуждённому веселью.

Десерт был подан. Пётр Фёдорович, обыкновенно долго сидевший за ним молча и подперев голову рукой, встал и неуверенным голосом воскликнул:

— Ужин окончен. Теперь лакеи должны удалиться, чтобы нам нечего было бояться любопытных ушей. Но прежде принесите английское пиво, трубки и табак, как подобает в обществе, состоящем из солдат.

С быстротой молнии стол был убран и покрыт свежей белой скатертью, лакеи поставили на нём серебряные жбаны с пенистым пивом и маленькие хрустальные кружки, а также табак и те голштинские трубки, которые были в употреблении в знаменитой «табачной коллегии» прусского короля Фридриха-Вильгельма Первого.[16] Затем лакеи ушли; остался только Нарцисс, любимый негр императора, который для этого ужина снова надел свой нубийский наряд и белую чалму; он наполнял кружки гостей душистым пивом.