На цыпочках

— Извольте, — сказал полковник. — Соответствуют ли паспортные данные лица, поименованного в паспорте, паспортным данным бывшего лица, преобразованного в труп, в таком виде исчезнувшего и разыскиваемого при помощи прессы?

— Да, — сказал я, — соответствуют. Но здесь какая-то ошибка, потому что я не труп.

— Вы-то не труп, — сказал полковник Шедов, — но это и не ваш паспорт.

Я очень устал от этого спора, и я ничего не мог сказать, кроме как повторить, что это мой паспорт.

— Боже, когда кончится эта пытка! — простонал полковник. — Ну почему вы не хотите чистосердечно во всем признаться? Неужели вы не видите, что нам от вас ничего не нужно, кроме чистосердечного признания: ведь речь идет о вас и о вашей совести.

Полковник из заднего кармана достал белоснежный носовой платок.

— Не хотите? — сказал полковник, вытирая пот со лба. — Ну хорошо. Раз вы утверждаете, что этот паспорт соответствует вам как субъекту, мне придется повторить вам всю цепь доказательств. Итак, по радио дается объявление. Объявление о разыскании трупа. Следовательно, труп исчез. Прежде чем исчезнуть, он появился. Прежде чем появиться, он существовал в качестве субъекта. В качестве субъекта трупу был выдан паспорт. Паспортные данные соответствуют данным, объявленным по радио. Таким образом, цепь замкнулась. Что вы на это скажете?

Я молчал, я решил молчать.

— Ваше молчание более красноречиво, чем ваши объяснения, — сказал полковник, — но было бы еще лучше, если бы вы признались во всем сами. Поверьте, я действую в ваших собственных интересах: для вас же будет лучше облегчить свою совесть чистосердечным признанием, но если вы намерены упорствовать, вернемся снова ко второму и третьему пунктам.

Я решил нарушить молчание.

— А что это за пункты? — спросил я.

— Как! Разве вы не видели, как я загибал пальцы? — обиделся полковник.

— Нет, я видел, только я не запомнил: какой второй, а какой третий.

— Хорошо. Вы ведь не отрицаете, что в детстве проходили всеобщее школьное обучение совместно с сержантом-десантником Шпацким, из чего вытекает, что он является вашим бывшим одноклассником?

— Разумеется: я это утверждаю, — сказал я.

— Следовательно, Шпацкий при встрече с вами должен был опознать вас, как своего одноклассника, не так ли?

— Да, это так, — подтвердил я.

— Но он не опознал вас как своего одноклассника — напротив, в своих свидетельских показаниях он утверждает, что вы не являетесь его одноклассником.

— Так...

— Следовательно, по его показаниям, это — не вы?

— Ну как же не я! — я все никак не хотел примириться с этой мыслью.

— По показаниям Шпацкого!!!

— А-а-а, по его показаниям...

— Та-а-ак, а теперь перейдем к пункту третьему: вот ваша жена, — полковник замялся, — простите, но здесь неуместна такая уж, хм... как бы это получше сказать... Ну, скажем, деликатность: вопрос серьезный, согласитесь. Словом, я коснусь некоторых сторон вашей интимной жизни.

Я сжался: я подумал, что вот сейчас он начнет спрашивать про ласки, но тут уж я твердо решил молчать.

«Ничего ему не скажу про ласки, — отчаянно подумал я, — ни слова, хоть пусть он меня режет и жжет».

Но полковник не стал меня про это спрашивать, он спросил:

— Скажите, как вы думаете, ваша жена вас любит?

— Конечно, любит, — сказал я, хоть и не был теперь в этом особенно уверен. Но мне хотелось на это надеяться, — да, она меня любит.

— Что ж, я верю вам, — сказал мне полковник, — но если она вас любит, то почему она вас не опознала?

Я не знал, что ему на это сказать.

— Молчите? — сказал полковник. — Хотите, я вам отвечу на этот вопрос? — и ответил. — Она не опознала вас, потому что это не вы.

— Не я?..

— Не вы. Итак, из показаний двух свидетелей, за надежность которых вы поручились сами, вытекает, что это не вы.

У меня как-то все это в голове не укладывалось.

— Что же мне делать, полковник? — спросил я растерянно.

— Сознаться, — ответил полковник.

— Нет, — сказал я, — нет. Что угодно, но сознаться в том, что я убил человека!.. Нет.

Полковник встал. Он взял с кровати мой паспорт и спрятал в нагрудный карман, в боковой карман положил портсигар, и носовой платок засунул в задний карман брюк. Он взял с кровати стек.

— Ну что ж, — сказал полковник, — как угодно. Но знайте одно: сколько бы вы ни изворачивались, какие бы доводы вы ни приводили, как бы убедительно ни выглядели ваши показания, ваша ложь в конце концов будет изобличена. Я предложил вам раскрыть карты — вы отвергли мое предложение. Я человек прямой, чуждый всевозможных тонкостей и уверток. Я не дипломат — я солдат. Я вижу: вы не хотите честной игры — вы вооружились ловкостью и изворотливостью, но в конечном итоге я сильнее вас. И знаете почему? — полковник пронзительно посмотрел на меня. — Потому, — сказал полковник, — потому что в моих руках такое сильное оружие, как правда.

Полковник резко повернулся и сделал шаг к двери.

— Полковник? — окликнул я полковника.

Он с готовностью обернулся.

— Да, я вас слушаю.

— Полковник, я здесь вот уже... Вы сказали, что я уже полтора суток здесь? Я, понимаете ли вот... Меня забыли накормить, — так вы не могли бы сказать?..