На узкой лестнице (Рассказы и повести)

А пятиминутка продолжалась, а сердце учащало свои удары. Василий нащупал вену, и ему показалось, что кровь толчками бьется в большом пальце.

И вот, наконец, он попал в знакомый кабинет, к заму, к Сергею Сергеевичу.

Тот оживился, увидев Василия, худое, уже с утра утомленное лицо зама выразило самые добрые чувства.

— Давненько, давненько… Все думал, зайдете. Стенды действительно надо бы привести в порядок.

«Какая память, — удивился Василий. — С того разговора прошло ну никак не меньше полугода, а говорит так, словно это было только вчера».

— Стенды ладно, Сергей Сергеевич. Я по другому делу. Я по поводу судьбы Афанасия Овчинникова.

— Так, так, я слушаю. Что-нибудь случилось?

Лицо у заместителя сразу стало внимательным, и усталость куда-то пропала.

— Да вы же сами знаете… Все квартира… У него же приемная дочь. А спохватились, когда остался только один свободный вариант: поселиться Овчинникову в доме, где живут наши товарищи. Но это же не дело. Опять же все знают историю этой семьи.

— Так, так, — простучал, как дятел, Сергей Сергеевич. — А что вы предлагаете?

— Да хоть самую малость чуткости. Понять его…

— А кто вам сказал, что мы не понимаем? Опасное заблуждение. Довожу до вашего сведения ответственно и официально: мы глубоко понимаем и горячо одобряем благородный поступок товарища Овчинникова. Но, в отличие от некоторых, мы не делаем из этого трагедии.

Василий несколько был сбит с толку, что так быстро попал в «некоторые».

— Да никакой трагедии. Просто ему надо помочь с обменом.

— Мы же предложили ему новую квартиру со всеми удобствами, а он повел носом.

— Вы же сами понимаете, она ему не подходит, потому что…

— Не подходит. А вы сами-то задумывались, сколько у нас еще нуждающихся и притом — остро? Миллионы квадратных метров жилой площади вводится у нас ежегодно, казалось бы… А бараки тем не менее остаются… А сколько развалюх без всяких удобств. Простите меня, но о такой квартире, какую предложили товарищу Овчинникову, многие могут только мечтать.

— Да, но ему надо бы…

— А кому сейчас не надо, — снова перебил Василия заместитель. — Всем сейчас надо: и мне, и вам, и каждому. Голова пухнет от всех этих забот. И все равно кто-то остается недовольным. И еще — существенное уточнение: заниматься обменом квартир не наше дело, на то есть обменное бюро.

Василий провалился в пустоту. Кровь его кипела. Была такая же беспомощность, как когда-то при встрече с капитаном милиции. Ни тому, ни этому — ничего не докажешь. К Василию пришла дикая мысль: совершишь вдруг что-нибудь, и попадется такой вот следователь — засудит и не спросит, как зовут. Все зло в жизни, все беды от сергей сергеевичей!

А Сергей Сергеевич тоже, видно, разволновался, покрутил головой, словно ослабляя ворот рубахи, достал расческу, причесался. Краска с лица сошла, и оно снова стало уставшим, и он спросил уже другим тоном… в общем, спросил, как приятель приятеля:

— А дикторши выступают в своей одежде или в казенной?

И Василий ответил с вызовом:

— Конечно, в казенной. Шьют. Целая мастерская.

— Ин-те-ресно… Значит, придет, допустим, другая дикторша и тоже может воспользоваться?

— Зачем же? — с нарастающей злостью сказал Василий. — Не военные годы, с чужого плеча никто не носит.

— Значит, все это достанется ей?

— Ей!

— Вот это да! — изумился заместитель. — Что же, выходит, нарядов у нее, как у принцессы?

— Не меньше, — подтвердил Василий, почти что с ненавистью смотря на Сергея Сергеевича. Нет, таких надо бить! Изничтожать таких надо!

На обратном пути Василий встретил Афанасия. Мужик тот гордый и первый ничего не стал спрашивать. Но взгляд у гордого мужика был тоскующий, как у серого волка в зоопарке. Василий закурил, сплюнул табачную крошку.

— Ничего, Афанасий! Будем писать на телевидение.

— Да без толку все. Может, вот думаю, в Москву съездить в ЦК.

— Ладно дурить. Ты не представляешь, что такое телевидение. Если оно возьмется, знаешь, сколько шуму будет… Как вывалит из автобуса вся бригада, так у любого коленки задрожат. Это я тебе точно говорю, у меня на телевидении все свои. Будь спокоен, сделают как надо.

— Тут никто не виноват, что погиб сынишка…

— Ну все, ну вое, договорились, — поспешно сказал Василий, потому что ему не хотелось выслушивать всю историю заново. — Ты только сам держись бодрей.

Сперва Василий хотел зайти на телевидение, поговорить с товарищами, потом решил позвонить и в конце концов все-таки остановился на письме. Самое, пожалуй, надежное — описать вое как есть, что написано пером — не вырубишь топором.

Вечером, когда угомонилась семья, Василий сам еще раз протер кухонный стол, разложил бумагу и принялся сочинять письмо. Начал он так:

«История эта случилась в нашем гараже».

Василий поставил точку и стал смотреть в окно. Шторы были раздернуты, и он видел отраженные в черном стекле навесные ящики для посуды, угол холодильника. И вся эта утварь накладывалась на красноватый круг луны.