На веки вечные

– Дело не в этом, – невозмутимо сказал Филин. – Дело в том, что следователь Александров написал в Комиссию объяснительную записку после угроз полковника Косачева. И попросил меня довести ее до сведения Комиссии.

– Да? – заинтересовался Вышинский. – И что же он там пишет?

– Разрешите зачитать?

Филин снова прокашлялся и ровным голосом прочитал:

– «В связи с поступившими сведениями о том, что будто бы во время производившихся мною в Нюрнберге допросов обвиняемых по делу о главных военных преступниках с их стороны были сделаны выпады против СССР и лично против меня, докладываю следующее. Первое. На допросах, кроме меня, присутствовали полковник юстиции Розенблит и, как правило, полковник юстиции Покровский, эксперт-переводчик Ребров.

Второе. Никаких выпадов против СССР и лично против меня ни со стороны допрошенных обвиняемых, ни со стороны допрошенных свидетелей сделано не было. Третье. Случай, будто бы имевший место со мной, в действительности произошел в моем присутствии во время допроса 18 октября сего года с американским подполковником Хинкелем обвиняемого Ганса Франка. По окончании допроса Франк действительно обозвал Хинкеля «свиньей». На этом допросе я присутствовал в качестве наблюдателя. Я лично приступил к допросам позже.

Считаю, что в данном случае правительственные органы были дезинформированы о действительной обстановке, в которой протекали допросы обвиняемых. Прошу пресечь различного рода кривотолки в связи с производившимися допросами обвиняемых, так как это создает нездоровую обстановку и мешает дальнейшей работе…»

Филин закрыл папку, обвел взглядом присутствующих, но добавлять ничего не стал.

– Мне об этом случае известно, – нарушил тишину Руденко. – Франк действительно обозвал американского следователя во время допроса. За что был сразу водворен в камеру. Надо отметить, американцы такие вещи не прощают. Они вообще ведут себя с подсудимыми весьма жестко и решительно. А наветы на Александрова беспочвенны. Это порядочный человек и высокий профессионал.

– Надо было этому Франку еще морду набить, чтобы не забывался, – хмыкнул Вышинский. – Все, товарищи, на сегодня. А с этим Косачевым, товарищ Кобулов, вы разберитесь. Если он советского следователя от американского отличить не может… Так он и нашего разведчика с американским шпионом перепутает.

Филин и Руденко неторопливо шли мимо собора Василия Блаженного, время от времени поворачиваясь спиной к разгулявшемуся по Красной площади ледяному ветру.

– Думаете, удастся отложить начало процесса? – придерживая фуражку рукой, спросил Филин.

– Трудно будет. Очень трудно, – вздохнул Руденко. – Американцы сильно настаивают на сроках, о которых договорились.

– В общем-то их можно понять – чем больше откладывается процесс, тем меньше интереса к нему. А у Джексона уже вступительная речь давным-давно готова. Он над ней столько трудился… Говорят, он считает ее шедевром и уверен, что она прославит его на весь мир. Он ведь в некотором роде провинциальный американский идеалист…

Руденко невесело улыбнулся:

– Боюсь, я тоже… А что еще говорят сейчас там, в Нюрнберге?

– Говорят, что французский представитель будет стоять на том, чтобы без вашего присутствия не начинать… Но Джексон настроен очень решительно.

– Мне сегодня вечером назначена встреча с товарищем Сталиным, – невольно понизил голос Руденко, словно их мог кто-то слышать. – Думаю, после нее многое станет окончательно ясно.

Вечером, когда Руденко отправился на прием к Сталину, Гресь с Филиным, оба в штатском, на вид совершенно мирные и тихие, уставшие в конце рабочего дня люди, пили чай в просторном кабинете Греся.

– Значит, линия их защиты нам теперь ясна, – заключил Гресь, вытирая вспотевший лоб. – Кстати, а что там за персонажи в защитниках у господ нацистов ходят? Я имею в виду их адвокатов…

– Люди разные. Кстати, были желающие защищать их и среди американских адвокатов, и английских. Но трибунал запретил им это. Так что среди адвокатов только немцы. Встречаются весьма колоритные фигуры. Есть те, кто согласился из-за денег…

– Им и деньги там хорошие платят? – удивился Гресь.

– Для Германии по нынешним временам вполне приличные. Есть среди них авантюристы, есть идейные сторонники нацизма. Есть те, кто боится, что трибунал обвинит всех немцев в преступлении и готовы защищать не столько подсудимых, сколько Германию. Люди, надо признать, все опытные, в юридическом крючкотворстве поднаторевшие…

– И как они себя будут вести на процессе?

– Думаю, работать будут всерьез. Первые страхи после поражения уже прошли, а если они еще почувствуют, что многое дозволено, то справиться с ними будет не просто.

– А это реально, что им много дозволят?

– Вполне. Для Главного судьи Лоренса самое важное, что бы не было сомнений в юридической полноценности процесса. Он больше всего боится, что газеты упрекнут его в необъективности. Поэтому он будет позволять защитникам многое. Нашим обвинителям придется нелегко.

– Но ведь столько документов! Факты неопровержимые!

– У англо-саксов право построено на прецедентах. А в истории такого прецедента еще не было.