На верхней границе фанерозоя (о нашем поколении исследователей недр)

Незадолго до этого записался туда и я – на всякий случай. Часть автомобилей пошла на общую очередь, где я, как вновь записавшийся, был в конце списка, а несколько штук взялся распределять директор в качестве поощрения сотрудников, которым по общей очереди автомобиль не доставался. В его список попал и я. Когда Евгений Федорович вызвал меня и спросил, буду ли брать машину, я попросил один день на размышления. После обсуждения с Люсей решил машину не брать. Вернувшись на следующий день с работы, я ей сообщил: «Ты знаешь, я все же купил машину», А произошло следующее. Зашел я в кабинет директора, а там вместе с ним сидит Владимир Константинович Утнасин и ждет, что я откажусь, чтобы машина пошла кому-то из его сотрудников, кто в директорском списке был дальше меня.

– Ты, я слышал, отказываешься?

– Нет, отчего же? Я беру.

Сам не понял, почему я это произнес. Наверное, инстинктивно. Почувствовал, что уплывает из рук какой-то дефицит и тут же решил, что пусть и у меня это будет на всякий случай. Тем более, что многие брали, чтобы тут же машину потихоньку перепродать втридорога по рыночной цене, Тогда это считалось спекуляцией и даже преследовалось по закону. Хотя доказать факт спекуляции было трудно, т. к. продавец и покупатель никому не говорили о реальной цене сделки. Поэтому мне еще в голову такая мысль не приходила, поскольку в общественной морали интеллигенции спекуляция была делом постыдным. Просто сработало чувство чего-то выгодного, уплывающего из рук. Думаю, если бы Утнасина не было в кабинете, я бы отказался. В этом смысле я ему благодарен, т. к. в тех, мурманских, условиях машина стала настоящей находкой, особенно в период сбора грибов и ягод. Можно было даже после работы, в будний день, выскочить недалеко по Ленинградке или по Серебрянке и успеть набрать пару ведерок грибочков до вечера. Правда, для этого удовольствия вскоре пришлось ночами стоять в очередях на заправках, чтобы дождаться заветных 20 л бензина на месяц, с которыми далеко не уедешь. Тут «Таврия» со своим мизерным расходом горючего (4,5 л на 100 км) оказалась как нельзя кстати. Да и машинка попалась хорошая, благодаря тщательному выбору моего соседа – опытного автомобилиста Володи Кокорина, «прослушавшего» работу двигателя десятка машин, прежде чем остановился на этой. Я без проблем проездил на ней пять лет, почти не заглядывая под капот. Она доставила нам и нашим знакомым столько удовольствия за эти годы. Моя дочь Анюта ласково называла ее – наша «Таврюша». И мы с сыном Антоном даже пару раз проехали на ней в отпуск из Мурманска через Москву в Железногорск – 2500 км в один конец, а потом обратно, в то время как Люся с Аней и еще тремя чужими детьми и нашей собакой летели самолетом и ехали поездом. Тогда таким образом попутно передавали своим родственникам детей на лето те, чей отпуск еще не наступил. Все последующие автомобили были более удобными и комфортными, но «Таврюша» – первая, любимая.

Отпуск – это отдельная счастливая пора нашего северного жития. Летом город становился почти пустым: все, кто мог, выезжали на Большую землю. При этом с учетом «северных», «кандидатских», а потом и «докторских» продолжительность моего ежегодного отпуска составляла 66 рабочих дней или два с половиной месяца. А у супруги Людмилы, как у преподавателя, он вообще длился все лето. И при этом не считалось зазорным гулять целый отпуск, как сейчас, когда даже на десять дней проблематично отлучиться без ущерба для рабочего процесса. Поскольку выезд был массовым, в организациях, где не было непрерывного производственного цикла, работа месяца на полтора почти прекращалась. Выгоднее было уехать всем сразу, чем растягивать период неполноценной работы предприятия на четыре-пять месяцев.