На военных дорогах

Что, думаю, за консультация? Пошел с ним. Вижу, лежат в грязи два бревна — обыкновенные бревна сантиметров по тридцать в комле. Одна сторона стесана.

— Что это? — спрашивает комбат.

Я отвечаю:

— Бревна.

— А для чего они служили?

Я поглядел поближе — вижу, на обоих бревнах вырублены пазы по краям да посередке, ну, как всегда для козел рубят, вроде ласточкина хвоста, чтобы ноги врубить. Только я хотел доложить, что бревна были верхом шестиногих козел, комбат перебивает:

— Из этих бревен козлы были сделаны. Теперь, говорит, если найду вмятины, все ясно.

Пощупал стесанное место, грязь стер; и правда — есть вмятины.

— Мины, говорит, под второй и под четвертой сваями заложены. Пошли быстрей!

Вот, думаю, человек. То курил-курил, а то — быстрей. Иду за ним и не понимаю, откуда он вывел, что под второй и четвертой сваями мины. Подошли к реке. Он и раздеваться не стал, только разулся, документы из кармана вынул — и в воду. Пощупал под водой вторую сваю — и по лицу видно — нашел. Стал четвертую щупать — опять нашел.

Оказывается, что душегубы надумали? Они поставили по обе стороны опоры козла, вывесили верх моста домкратами, поддомкратили прогоны — от этого и вмятины, — а потом стали пилить под водой сваи. Выпилили из них этакие круглые пироги, сантиметров по десять толщиной, а в пустое место сунули мины. И получилась свая как свая, а на глубине примерно метр у нее прослойка в виде противотанковой мины. Вот ведь что надумали. И подгадали, куда мины подвести: под вторую и четвертую сваи; тоже знают, что на эти сваи вся сила ложится, когда машина идет. Ну, а потом разобрали козлы, раскидали бревна, чтобы у нас сомнения не было, и ушли.

Вот в тот день я и понял до конца характер нашего комбата товарища Алексеенко. Это правда: упрямый у него был характер, только упрямство шло от ума, от сознания цели, а не от глупости. Правда говорится: кто прям — тот упрям, а лучше сказать — не упрямство у него было, а настойчивость. Пока ему все до самой мелочи не станет ясно — никогда не отступится, хоть ты его тут бомбой бомби. Конечно, на войне много думать некогда, на войне торопиться надо. Но и на войне, бывает, быстрей получается, когда вовремя притормозишь да подумаешь.

СТАРЫЙ ДОТ

Вот и кончилась война, и прогремел над головами день Победы, и снова судьба завязывает узелок, и жизнь командует — сменить шаг, — начал рассказывать Степан Иванович. — Наши старшие возраста смазываю, винтовки густой складской смазкой и уходят домой: кто вчистую, кто в запас самой последней очереди. Снова окунаемся в гражданскую жизнь, но прежде, чем туда окунемся, надо расквитаться с каптеркой — сдать военное имущество, вещевое, как говорят, удовольствие. И тут начинается: у кого не хватает простыни, у кого — плащ-палатки. А как Ишков будет сдавать противогаз — вовсе непонятно, поскольку у него в противогазной сумке уже год кроме буханки и теплого шарфа ничего нету. Про мелочь и говорить не приходится — разве сочтешь все ежики и шпильки, растерянные солдатами на русских и прусских полях.

В день отъезда возле склада поднялся такой шум, что командир батальона майор Алексеенко приказал отставить отправку и задержать всех, пока Ишков не сдаст противогаз. И последние сутки кажутся нам самыми долгими. Бродим возле казармы, как хмельные, клянем пропавший без вести противогаз, растяпу Ишкова и самого товарища Алексеенко. Кто так ходит, без толку, а кто с умыслом — норовит стянуть у молодых солдат недостающую принадлежность для чистки оружия. И я от других заразился, покой потерял, хотя мне все равно, в какую сторону подаваться. Ни семьи, ни избы — ничего не осталось. Торопиться некуда.

И вот наконец мы стоим на линейке, возле казармы, бритые, стриженые старшие возраста с проездными литерами в карманах, и каждый в мечте уже дома, возле жены, с ребятишками балуется или примеряет ни разу не оде-ванный коверкотовый костюм, если он, конечно, остался. Стоим на линейке. Ждем майора. Глядим на свежие, крашеные машины, возле которых хлопочут шофера — проверяют бортовые крючья. Переступаем, как вороные кони, с ноги на ногу, а на нас с завистью глядят молодые солдаты, которым не пришел еще срок собираться домой. А майора нет и нет. И когда до поезда остается не больше часа и кажется, что сегодня мы снова не поспеем, раздается команда «Смирно», и выходит майор Алексеенко. Выходит он к нам и первым делом начинает проверять заправку. Полюбовавшись с лица, он командует «Кругом» и просматривает каждую складку со спины, а мне это дело, которым я сам занимался всю войну с полной ответственностью, кажется теперь немного смешным и обидным, словно майор играет с нами в солдатики.