На войне и в плену. Воспоминания немецкого солдата. 1937—1950

После такого эмоционального взрыва, не имевшего отношения к его профессиональной деятельности, и долгого ожидания врач неохотно осмотрел меня и прописал мне лечение в виде нескольких таблеток. Мне разрешили на три дня остаться в бараке, после чего, несмотря на то что я едва мог двигаться, а все мое тело от головы до пяток ныло от боли, мне пришлось снова отправляться вниз, в шахту. Казалось, что назначением нашего лагеря было откровенное уничтожение людей, и в тот момент я жалел лишь о том, что все происходит слишком медленно.

Здесь мне следует быть честным и отметить, что с русскими заключенными обращались не лучше. Все эти люди были заключенные по применяемой к советским «еретикам» 58-й статье, предусматривающей наказание за политические преступления. Большая часть заключенных считалась такими же грешниками, как и немцы; многих из них даже обвиняли в сотрудничестве с германскими властями. Кому-то вменялось в вину, что он служил при немцах на должности бургомистра (хотя часто этот человек не имел возможности отказаться от такой должности), другие были виновны в том, что они в свое время были угнаны в Германию, где использовались на принудительных работах. Большая группа заключенных сидела за грубые слова, произнесенные сгоряча в адрес советских руководителей. Некоторые получили приговор сроком от десяти до двадцати пяти лет за то, что их дети, братья или сестры в 1945 году бежали из Красной армии на Запад. В обвинительных заключениях последних не говорилось напрямую, что они осуждены за проступки родственников, в таких случаях власти давали возможность соседям и сослуживцам удовлетворить чувство личной неприязни, вовремя написав донос.

Эта часть Сибири считалась благополучным районом, и НКВД (в описываемый период (после 1946 г.) МВД СССР. — Ред.) не дал мне почувствовать на себе другие прелести, кроме работы на угольных шахтах и в рудниках. Но зимы здесь были почти невыносимо холодными. Поселения людей редки. Транспортная сеть не развита, повсюду передвигаются на запряженных собаками упряжках (для Южной Сибири подобный способ передвижения не характерен. — Ред.). Местного населения почти нет. Все здешние так называемые «свободные» люди либо находятся в ссылке, либо были эвакуированы сюда во время войны. По большей мере это связано с политикой. Но если у кого-то возникнет желание обсудить с кем-то политический режим, то лучше делать это с хорошо знакомым человеком, а еще лучше — задавить такое желание в зародыше. Ряды заключенных кишат предателями и тайными информаторами, потому что такое предательство даже для политического узника, осужденного по самой суровой статье, принесет доносчику серьезные льготы. Информаторам в качестве награды могут уменьшить срок приговора, а те, на кого был составлен донос, наоборот, получат к имеющемуся сроку серьезный довесок. Кроме того, им могут увеличить рабочий день или норму выработки и, наоборот, урезать паек. В каждом лагере существовала разветвленная сеть профессиональных информаторов, каждый из которых всеми силами стремился вырваться из сибирской ловушки за счет своих соседей. Даже если доносчику не уменьшали срок приговора, он мог постараться продлить себе жизнь, получив более мягкий режим или сделав карьеру и став «бригадиром» — тогда ему самому уже не надо было работать.

В лагере при руднике по добыче свинцовой руды я провел пять месяцев. На поверхности земли бушевали свирепые снежные бураны, когда видимость была ограничена несколькими шагами, поэтому иногда я был даже рад убраться вниз, в свою черную подземную нору. Погодный цикл распределялся так: три дня бурана, а потом три дня ясной погоды, но при еще более суровом морозе, после чего снова начинался снег. Многие заключенные и ссыльные работали в расположенных неподалеку от нас лесных лагерях, что являлось вторым вариантом медленного уничтожения людей. Нам рассказывали, как многие заключенные замерзали на морозе, и тогда их просто оставляли в лесу на съедение волкам и одичавшим собакам. Рабочий день длился от рассвета до заката, питание зависело от выработки, не имело значения то, что человек мог заболеть или просто ослабеть. Помимо урезания пайка для не выполнявших норму применялось еще одно наказание: таких людей заставляли работать на лесозаготовках до одиннадцати часов ночи. При этом на сон оставалось всего около пяти часов. И этот бесчеловечный порочный маховик продолжал наматывать круги: человек слабеет, выдает меньше продукции, получает меньше еды, слабеет еще больше... И так до того момента, пока не придет смерть и не освободит его.