На войне и в плену. Воспоминания немецкого солдата. 1937—1950

Многие считают, что лагеря для заключенных в Сибири были одинаково мрачными и жестокими учреждениями. В свою очередь, я успел убедиться, что здесь, как и во всем другом, нельзя подходить ко всем этим учреждениям с одинаковой меркой. Лагеря были очень разными, и это зависело от того, что управляли ими такие же разные люди в погонах. Доктора и охранники тоже были разными. В администрации моего первого лагеря работали чуткие люди, которые ценили инициативу и привели лагерь к процветанию, применяя исключительно гуманные рычаги управления. До следующего лагеря все просвещенные методы тогда дойти не успели.

В обжигающий холод январского сибирского утра мы отправились в дорогу к новому дому. Это был очень большой лагерь, и по мере приближения к нему все громче становился яростный лай сторожевых собак, доносившийся отовсюду. Сопровождавшие нас собаки (с целью обеспечения надежности сопровождения нашу колонну из тридцати заключенных сопровождали десять охранников и три собаки) залаяли в ответ. Навстречу нам повсюду попадались бледные, похожие на призраков люди. Каждый из них выглядел, как безнадежный больной, в бараках царил такой холод, с каким мне никогда не приходилось сталкиваться прежде.

Почти все заключенные были немцами, всего в лагере было около десяти тысяч человек. Они поделились со мной опытом работы почти во всех окрестных лагерях. Как оказалось, трудно было найти место хуже, чем то, куда я попал. Рабочая смена здесь длилась по шестнадцать часов. Питание было скверным и скудным. Никто не мог выдержать подолгу в местных шахтах, поскольку в них было повышенное содержание свинца и была практически стопроцентной вероятность получить отравление внутренних органов свинцом или ядовитыми газами.

«Перспектива выглядит малообещающей», — сделал я для себя вывод, прежде чем отправиться спать.

Уже на следующий день вновь прибывших отправили на работы. После «сибирского» завтрака, состоявшего из куска хлеба и кружки мутной жидкости, которую громко именовали чаем, мы провели шестнадцать часов в шахтах под пристальным наблюдением охраны, щедро раздававшей зуботычины, как только конвоирам начинало казаться, что мы работаем недостаточно хорошо. Когда нас подняли наверх, я был избит до полусмерти и к тому же слаб, как ребенок. Даже пребывая пока еще в относительно хорошей физической форме, я почти валился с ног. Мне хватило двух недель, чтобы стать похожим на всех остальных обитателей лагеря, бледных, изможденных, со следами кровоподтеков от щедрых ударов охраны.

Старшие смены обычно пытались подгонять меня:

— Ты все еще силен и должен работать в три раза больше, чем остальные.

Но мое желание трудиться совершенно пропало. Я ничего не говорил вслух, но всегда находил способы сэкономить себе силы.

Особенное раздражение вызывала во мне «прекрасная» еда, что ждала нас наверху в конце нескончаемой смены, — миска щей и ничего более.

Было понятно, что в таких условиях никто не сумел бы продержаться больше нескольких месяцев. В лагере постоянно циркулировал поток заключенных между шахтами и госпиталем, причем существовал стабильный процент тех, кому так и не было суждено вернуться с лечения. Когда мы пытались роптать, охранники орали нам:

— А зачем вы пошли с Гитлером? Зачем ввязались в войну против России? Теперь, чертовы фрицы, вы получили то, что заслужили. Вы никогда не вернетесь домой и будете работать здесь до самой смерти.

— Так давай застрели нас прямо сейчас, давай покончим с этим! — крикнул я одному из них. — Прикончи нас, и ты сбережешь себе нервы.

— Он пытается поднять мятеж! — закричал в ответ охранник.

Отовсюду набежали его коллеги, и они били меня, пока я не потерял сознание. Напоследок меня пнули в голову, а потом грубо швырнули на груду камней и острых ледяных глыб. Наверное, меня просто бросили там, потому что когда я пришел в себя, то обнаружил, что двое русских заключенных омыли мне раны, а потом подняли и отнесли в барак. Я пожал им руки и хотел сказать, что не имею ничего против русских как таковых, но так и не смог ничего выговорить.

Утром, когда санитар делал медицинский обход нашего барака, русские заключенные сообщили ему, что у меня жар. Санитар подошел ко мне и измерил температуру, оказалось, что у меня было почти сорок градусов, после чего мне позволили не ходить на работы и перевели в лазарет. Туда отвели меня два других санитара, когда все население нашего барака отправилось на работу. Русский доктор встретил меня ворчанием:

— Ну вот, еще один немец! Подожди, пока я не осмотрю всех остальных. Чтоб вы все перемерли, немецкие собаки! Я бы лучше помог тебе поскорее отправиться в могилу.