На войне и в плену. Воспоминания немецкого солдата. 1937—1950

Платиной назывался специальный лагерь для уголовников, которые запятнали себя кровью, совершив убийство. За одно неосторожное слово в адрес обитателей Кремля можно было получить расстрел, но жизни убийц здесь старались сохранять. Сначала вновь прибывший проводил здесь три месяца в настолько маленькой камере, что там нельзя было даже прилечь. На пятачке примерно пять квадратных метров содержались от двадцати до тридцати человек. Им не разрешали выходить оттуда ни по какой надобности, а двери и окна держали плотно закрытыми. На любую попытку вырваться тут же отвечали градом пуль.

После того как характер у вновь прибывших после такого обращения становился гораздо мягче, их переводили в следующую секцию лагеря, где обращение было уже не настолько суровым. Этот участок был окружен пятью рядами колючей проволоки. Один из них, никто никогда не знал точно, какой именно, постоянно находился под смертельно опасным электрическим током, и редкие попытки побега неизменно заканчивались тем, что еще один обыватель лагеря повисал на колючей проволоке. Еще одной мерой предосторожности было то, что территорию постоянно контролировали с вышки два охранника, вооруженные пулеметом. (Охранники на вышках, стрелявшие при попытке побега, были и есть во всех лагерях. — Ред.)

Дисциплина на Платине была на самом высоком уровне, за малейшие упущения здесь жестоко избивали. В лагере осужденные постоянно, днем и ночью находились в бараках, им позволялось выходить наружу только на получасовую прогулку со связанными руками и под постоянным наблюдением. В полном молчании они наматывали круги по отведенной для прогулок территории. Попытка остановиться или заговорить с соседом здесь расценивалась как тяжкое преступление. Тех, кто заслуживал этого хорошим поведением (причем не раньше чем через два месяца пребывания в бараке), переводили в третий участок. Здесь они по четырнадцать часов в день таскали камни в каменоломнях под охраной вооруженных до зубов солдат и специально дрессированных вечно голодных сторожевых псов. Здесь даже «блатным» приходилось работать, если они не хотели быть забитыми до смерти. Однако, откровенно говоря, многие из них, следуя принятым в их кругу традициям и отказываясь подчиняться кому бы то ни было, просто не доживали до перевода в рабочие партии.

Все это я узнал от своего знакомого грузина, который прожил в Сибири так долго, что уже не боялся в жизни ничего, кроме перспективы вернуться однажды в Грузию, которую он не узнает и где никто уже не помнит его. Уже в конце срока заключения за участие в драке с убийством ему добавили еще три года к прежнему приговору. Когда ему до окончания нового срока оставалось всего две недели, он признался мне:

— Чтобы они не отправили меня домой, мне придется совершить еще одно убийство.

На следующий день, чтобы продлить срок наказания, он взял палку и убил ею старика, который не сделал ему абсолютно ничего плохого. Растерянным охранникам он ничего не стал объяснять. Грузин просто извинился и пробормотал что-то типа того, что этот старик все равно не протянул бы здесь долго. За второе убийство его срок увеличили еще на шесть лет. Мы познакомились, когда его снова вернули из Платины в обычный лагерь.

— У меня есть еще пять лет, — задумчиво говорил он мне, — а потом снова придется что-то придумывать.

— То есть, когда настанет это время, ты снова кого-то убьешь?

— Кто знает, что там будет в будущем? — ответил он задумчиво, но по его голосу я понял, что он намерен до конца жизни продлевать свой срок пребывания в Сибири, даже если придется для этого переубивать всех окружающих.

Иногда людские потери в результате поножовщины были так велики, что я поражался, как это уголовники до сих пор не поубивали друг друга. Но численность банд постоянно пополнялась как за счет вновь прибывающих взрослых заключенных, так и за счет молодежи, которую на первых порах использовали в качестве соглядатаев или подручных. Но все они мечтали, что когда-нибудь станут полноправными членами банд. Для всех этих уголовников реальной надеждой на спасение была лишь возможность возникновения новой войны. Тогда их могли бы призвать в армию, где они реализовали бы одно из двух: либо дезертировали на Запад и зажили в другой стране жизнью образцового обывателя, либо присоединились к тысячам повстанцев в брянских лесах, где, по слухам, обитали целые орды разбойников, что жили лучше, чем законопослушные граждане России. (Автор периодически теряет чувство меры. — Ред.)