На войне я не был в сорок первом...

Интересно наблюдать за пьяным. Был человек как человек, но вот влил в себя ядовитую жидкость и сразу изменился. Глаза стали мутные, походка валкая. Вот он уже и целоваться лезет прямо на улице и всем сообщает, что я его названый брат, что за Лешку Сазонова он любому голову оторвет. Но почему-то приятно слышать эти хвастливые слова. И смущают меня только сердитые взгляды женщин с авоськами. Инте­ресно, за кого они принимают нас с Сашкой?

А у «Колизея» стояла... Рая Любимова. Она то и дело по­глядывала на свои часики, а когда увидела Сашку — сразу на­дула губы. Меня она даже и не заметила.

— Сорок минут жду, — сказала Рая капризно.

— Ответственный концерт, — сказал Сашка, — для членов правительства.

Врал он здорово. Самое удивительное, что все ему верили.

— Мой брат, — представил Сашка меня.

— Брат? — Глава у Раи стали круглыми.

Названый, — уточнил Воронок, — но я любому оторву…

Я наступил Сашке на ботинок.

— Вас понял, — сказал Сашка. — Итак, что мы пред... предпримем?

Рая, конечно, не могла не чувствовать, что от Сашки разит, как из винной бочки. И все-таки она не уходила. Чем он околдовал ее? Я находился в дурацком положении «третьего лишнего» и сказал независимо:

— А у меня билет в «Аврору».

— Вот как? — удивился Сашка.

Он полез в карман и достал пирожное, завернутое в бу­мажную салфетку.

— Это, Раечка, вам. Песочное уважаете?

— Откуда такая прелесть?

— Из Кремля, — доверительно сказал Сашка, — был неболь­шой банкетик.

Такой неслыханной лжи я не мог перенести.

— Врет он, — сказал я сурово, — мы у тетки Андрейки Калугина были. Там он и слямзил это пирожное.

— Врет, да интересно! — обрезала меня Рая. — А ты вот и соврать как следует не умеешь.

— Не умею, — горестно признался я.

Вот и пойми этих девчонок. Когда с ними по-хорошему — они тебя с грязью смешивают. А наврешь с три короба — слу­шают, разинув рот. Удивительные существа!

— Что значит слямзил? — запоздало обиделся Сашка. — Не слямзил, а экспо... экспро-при-и-ро-вал.

Язык у него сегодня не справлялся с мудреными словами.

— Так я пойду в «Аврору», — мрачно сказал я.

— Э, нет. — Сашка погрозил пальцем. — Мы с Раечкой тебя не отпустим. Правда, Раечка?

Рая посмотрела на меня уничтожающим взглядом. Ведь я был свидетелем того, что она сорок минут ждала Воронка у кинотеатра. Сорок минут!

— Конечно! — ледяным тоном произнесла она. — Может, он даже и стишок для нас составит.

— Составит? — поразился Сашка. — Стишки, Раечка, не составляются, а со-чи-ня-ют-ся. Причем по вдохновению. Пра­вильно, брат мой?

— Правильно. Ну, я пошел...

Я ни разу не оглянулся. Потом услышал за спиной топот, и на мое плечо легла Сашки на рука.

— А ты — гордый малый, — переведя дыхание, с уваже­нием сказал он.

«Гордый малый» молчал, закусив губу, чтоб не разреветься. Теперь Сашка уже не покачивался. Глаза у него стали грустные.

— Любишь ты ее, что ли? А я вот такими пустяками не могу сейчас заниматься. Время, брат мой, не то.

— Зачем же свидание назначаешь?

— А так просто — из озорства. Хочешь — с завтрашнего дня и разговаривать с ней не буду?

— Слабо!

— На слабо дураков ловят. Нужна мне твоя Раечка, как черепахе зонтик. Или как слону тросточка. Фу-ты, ну-ты — ножки гнуты... Воображала.

— Поосторожнее на поворотах, — угрожающе сказал я.

— У меня третий разряд по боксу, — предупредил Сашка.

— Когда же это ты успел?

— А еще в школе. В далеком довоенном детстве.

— Что же ты Косого не нокаутировал, когда он твою музы­ку поволок?

— Вес-то у меня наилегчайший. Понимать надо. Тебя вот я могу нокаутировать.

И опять не понять было, врет он или говорит правду.

— У нас в училище тоже есть секция бокса. Чемпион страны ведет ее. Он где-то под Москвой служит. Старшина по зва­нию. Приезжает к нам на мотоцикле.

— Запишусь, — зевнув, сказал Сашка, — пора мне второй разряд получать.

— А боксеры не пьют и не курят. Это у них первая за­поведь.

— Не буду. — Сашка поглядел на меня лукавыми глазами и рассмеялся. — Не веришь ты мне, чертяка? Вот пройдешь испытательный срок — всему будешь верить.

Что, что, а тумана умел он напустить. В самом деле, почему с ним так считаются в училище? Вот и в токарную группу перевели, и на концерты во время работы отпускают. И даже девчонки в него влюбляются с первого взгляда. Счастливчик этот Сашка Воронков.

Вечером «счастливчик» долго ворочался на своей койке, тяжело вздыхал и что-то нашептывал сам себе.

— Богу, что ли, молишься? — грубовато спросил я.

— А как думаешь — есть он?

— Вот еще выдумал! Хочешь, лезь ко мне. Теплее спать будет.

Он протопал босиком через комнату, юркнул ко мне под одеяло и горячо зашептал:

— Маху дал я со своим переходом к вам. Куда меня вна­чале посылали, моя слесарная-то, тоже спецзаказ получила. Гранаты будут делать. Хоть обратно просись.

— Андрейка тебя быстро обучит. Еще успеют осточертеть снарядные донышки.

— Мне не осточертеют. У меня такая злость в душе, такая злость...

— Не у тебя одного...

— Эх, не могу я тебе всего рассказать...

— Не можешь — молчи. Попросим завтра Бороду, чтобы поставил тебя на черновую проточку. Начнешь вести счет своим снарядам.

— А ты ведешь?