Читаем На войне как на войне. «Я помню» полностью

– В один день со мной судили капитана, кавалера семи орденов. За попытку изнасилования. Шел он по Берлину, немка к нему подбегает, кричит, лицо ему царапает и платье на себе рвет. Капитан опешил, не может понять, в чем дело. Арестовали его, дело «сшили», получил 10 лет лагерей. Чья это была провокация? Он так и не понял. После войны никто немок не насиловал – они, простите за выражение, – «сами давали», кто по «любви», кто за пару пачек сигарет – пусть это и прозвучит цинично. Потом судили солдата, который поднял с земли брошенный велосипед и поехал на нем. Статья: «мародер», дали 5 лет. За месяц до этих событий можно было на немецком танке кататься, никто бы и не спросил: «Где взял?» Это «слуги народа» выполняли приказ Жукова об усилении дисциплины и о борьбе с мародерами. А может, у них план был по «посадкам»… Все начальники разъежали на трофейных «опелях» и «хорьхах», в Баден-Баден катались, то ли старые фронтовые раны лечить, то ли свежий триппер. А солдату за велосипед судьбу поломали. Меня допрашивал старший лейтенант Вяткин, такой «шмок» белобрысый. Заводит «песню»: «Тебе, старшина, русский народ оружие доверил, а ты на офицера его направил! Ты враг народа!» На третий день после посадки мне в камере растолковали, что никто меня не вытащит отсюда и вообще терять мне нечего. Приводят к Вяткину, он моим трофейным кортиком играется – (в Берлине дрались с моряками, бог весть как оказавшимися на суше, так я в рукопашной «прибрал» офицера морского, а у него кортик был шикарный, ну я и взял, «на память о нашей встрече»). Сижу напротив чекиста и думаю, сейчас удавлю эту гниду и уйду по-тихому к американцам. В то время немало народу подалось на Запад, в союзные оккупационные зоны можно было заходить свободно. Стало мне родителей жалко, ведь их из-за меня тогда посадят. Одним словом: «…летят перелетные птицы, а я остаюсь с тобой…» Говорю Вяткину: «Это ты, что ли, народ? Ты крыса тыловая и душегуб!» Меня не били, да и больше на допросы не вызывали. Я вообще ждал расстрела, а дали по минимуму.

На Висле особисты для нас показательные расстрелы организовывали, укрепляли нашу «стойкость в бою и веру в победу». Двое с моей роты под этот молот попали. Первый солдат был пожилой боец из Казахстана, по-русски почти не понимал. Он во время бомбежки растерялся или обезумел и побежал назад к реке. Сделали его дезертиром, и «высшая мера социальной защиты». А по справедливости его надо было в роту вернуть. Ну от силы – «штрафную» присудить. Тем более в отношении шансов на выживание большой разницы между штрафной и стрелковыми ротами нет. Статус разный, а так – все то же самое. В пехоте на угрозу – «отправим в штрафную» – никто истерикой не реагировал. Второй расстрелянный был еврей, старший лейтенант, такой «книжный интеллигент в очках». Рассказывал, что у него трое детей, сам он – 18 лет в партии. Служил в тылу интендантом в ПФС. Проштрафился, и послали его в наказание на передовую, стрелковым взводом командовать. В военном деле он ничего не понимал, даже пехотные курсы не окончил, автомат первый раз в руках держал. После переправы он со своим взводом отступил к реке. Заградотряд его назад завернул. Пошли они вперед, начался артобстрел. Два отделения вернулись на линию обороны, а интендант, в перелеске, с другими бойцами, остался налет переждать. Пришили ему – «трусость в бою, невыполнение приказа». Расстреляли… Это случаи на моей памяти, а подобных историй в лагере я слышал великое множество.

Но если быть откровенным до конца, карательные органы были необходимы. Без них мы бы за Урал драпанули, умели они в «чувство привести». Дело даже не в том, что СМЕРШ за войну десятки тысяч шпионов выловил, настоящих и «назначенных». На Севере со мной сидели полицаи, власовцы, бывшие выпускники немецких разведшкол. Изменников Родины хватало, всю эту нечисть только благодаря особистам и выловили. Да, за плен многих сажали, но не толпами поголовно. С ними разбирались. Большинство из наших, кто числился французскими или югославскими партизанами, до побега к партизанам служили в немецких формированиях. А после войны в «палитре» было всего два цвета – черный и белый. У немцев служил хоть пару дней – 10 лет, против своих стрелял – 25 лет. Мне говорили, что «севастопольцев» не репрессировали, власти за собой вину чувствовали за июль 1942 года.

Вот так и сидел я с бывшими врагами, но ножами друг друга не резали. У уголовников, незадолго до моего освобождения, началась «сучья война». Но о лагерях и о том, что в них творилось, можно еще десятки книг написать, все равно будет недостаточно…


– Почему вы политработников так не любите?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зеленый свет
Зеленый свет

Впервые на русском – одно из главных книжных событий 2020 года, «Зеленый свет» знаменитого Мэттью Макконахи (лауреат «Оскара» за главную мужскую роль в фильме «Далласский клуб покупателей», Раст Коул в сериале «Настоящий детектив», Микки Пирсон в «Джентльменах» Гая Ричи) – отчасти иллюстрированная автобиография, отчасти учебник жизни. Став на рубеже веков звездой романтических комедий, Макконахи решил переломить судьбу и реализоваться как серьезный драматический актер. Он рассказывает о том, чего ему стоило это решение – и другие судьбоносные решения в его жизни: уехать после школы на год в Австралию, сменить юридический факультет на институт кинематографии, три года прожить на колесах, путешествуя от одной съемочной площадки к другой на автотрейлере в компании дворняги по кличке Мисс Хад, и главное – заслужить уважение отца… Итак, слово – автору: «Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой».Дополнительно после приобретения книга будет доступна в формате epub.Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Мэттью Макконахи

Биографии и Мемуары / Публицистика
Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза