На войне как на войне. «Я помню»

А утром, когда, переправившись на берег, мы шли по городу шумной ватагой, то заметили, что горожане смотрели на нас с удивлением и осуждением. Но мы-то еще не знали, что началась война, поэтому нас удивляло их недружелюбие. И мы все поняли только тогда, когда шедшая нам навстречу женщина спросила нас: «Ребята, вам весело оттого, что война началась?» Мы, конечно, срочно вернулись в часть, где уже шел митинг. Вот так мы узнали, что началась война.

Данич С.А. в нижнем ряду справа, с товарищами по училищу

Спустя примерно месяц нас погрузили в эшелоны и медленно повезли на юг, но затем повернули на север и очень быстро, дня за два, довезли до станции Мга, которая находится под Ленинградом.

Многие ветераны рассказывают, что когда началась война, они были уверены в нашей быстрой победе.

И мы так думали, но, конечно, когда уже и сами в бой вступили, то многое пришлось пересмотреть… Но я, например, далеко не загадывал. Думал только лишь о том, как прожить еще хотя бы месяц, посмотреть, что же будет дальше, ведь мы же все время отступали. Задумывались ли мы, почему самая сильная в мире Красная Армия постоянно отступает? Все вопросы отпали, когда мы увидели, какое у немцев превосходство в технике. Когда у нас против танков были только гранаты, когда в воздухе мы видели только немецкую авиацию…

3 августа мы выгрузились и отправились занимать оборону у деревни Хандрова, но по дороге наш взвод дважды обстрелял одиночный немецкий самолет. У меня даже промелькнула тогда такая мысль, что всех убило, и только я один остался в живых. До сих пор помню это жуткое ощущение… Но на самом деле у нас никого даже не ранило. Вот такое у нас было боевое крещение – первый страх и первая радость оттого, что все остались живы.

А первый бой случился дня через три в районе деревень Хандрова, Липки, и нам повезло в том, что дивизия уже успела более-менее подготовиться к обороне. Мы, саперы, оборудовали линию обороны, строили ДЗОТы, производили минирование. Несмотря на отсутствие боевого опыта у дивизии и слабую подготовку личного состава, мы упорно оборонялись, а немцы несли большие потери. Например, на минах, которые установил наш взвод, в первом же бою подорвались два немецких танка. В тех боях в один из дней меня контузило, недели две я пробыл в медсанбате, и хотя слух полностью не восстановился и по сей день, меня отправили обратно в часть, где через пару дней назначили уже командиром роты. По дороге я впервые попал под сильную бомбежку и сам понял, какой это ад… А с этого рубежа дивизия отошла только в конце сентября, и нас оставалось только процентов 30 из тех, кто начинал… Причем надо признать, что отходили мы беспорядочно, и хотя паники не было, но все равно было как-то неприятно. Но уже в декабре дивизия была вновь полностью укомплектована.

– А вы тогда знали или догадывались, что в начальный период войны Красная Армия понесла большие потери?

– Мы слушали сводки и видели, какие территории оставили, но подробностей, конечно, не знали. Это был очень тяжелый период, ведь неудачи наших войск и их отступление вызвали у многих людей моральную подавленность. Но еще тяжелее было, когда население, в основном старушки, подходили к нам и спрашивали: «А вы не пустите сюда немца?» Или: «Может, нам уезжать отсюда?»

– Но в тот тяжелый период у вас не появились сомнения в нашей победе?

– Надо честно признать, что определенные сомнения были, и не только у меня одного. Например, еще до контрнаступления под Тихвином у нас произошел такой эпизод. На нашем участке к немцам перешла целая стрелковая рота (!), причем вместе со всеми командирами, только политрука они застрелили… И именно мою саперную роту временно расположили на переднем крае вместо нее. Но я могу точно сказать, что когда уже началась блокада, то у нас уже была полная уверенность в том, что мы обязательно победим, хотя положение было очень и очень серьезное. Помню, что особенно подняло наш боевой дух удачное контрнаступление под Тихвином. Причем немцы там отходили, как и мы, поспешно и беспорядочно. Бросили уйму транспорта, везде валялись трупы немецких солдат, я все это видел лично.

А в январе 1942-го меня назначили полковым инженером 857-го стрелкового полка нашей дивизии. Запомнились мне и кровавые бои за станцию Погостье, причем, что самое неприятное, было сразу понятно, что наша обескровленная дивизия не справится с поставленной задачей. Эту станцию немцы успели очень сильно укрепить, а вокруг нее были топкие и непроходимые даже для легких пушек болота… В тех тяжелейших боях от дивизии остался фактически только ее номер, но нам повезло, что нас заменила другая часть.