На войне как на войне. «Я помню»

Есть еще один, скажем так, аспект. Будучи командиром взвода, мне приходилось и посылать людей на смерть, и самому их в атаки, на погибель вести. Фамилии многих из памяти стерлись, а вот лица солдатские или как кто погиб – помню хорошо. Страшная доля – пехота. Когда слышишь от кого-то, что он четыре года в пехоте воевал и даже не ранен, понимаешь сразу, что на «передке» этот рассказчик не был. Максимум, на что пехотинец мог рассчитывать, – это три атаки. А потом – или в землю, или в санбат. Мне повезло, но я два раза ранен и два раза контужен. Это только на северных участках фронта, где годами фронт без движения стоял, можно было продержаться в пехоте подольше. А в наступлении… Месяц в роте, так ты уже ветеран части и «хранитель боевых традиций».

– Дезертиров и самострелов много было?

– Я статистику не вел. Примеры были. В декабре 1943 года добрел до госпиталя. От санбата шли неделю, скитались по деревням, пока нас в какой-то госпиталь приняли. Боец со мной шел, «чернорубашечник» из недавнего пополнения. У меня осколочное ранение, в санпропускнике вопросов ко мне не было, а у него пулевое в руку и вроде нашли ожог пороховой. Сразу вокруг него особист госпитальный крутиться стал. Мода еще такая была у самострелов, над бруствером, во время обстрела, руку поднимет и держит, пока ее немец не поранит. Это называлось – «голосовать на выборах». Мы, командиры, строго следили, чтобы такого явления у нас не было. Через буханку хлеба на передовой в руки не стреляли, где ж ты на «передке» буханку хлеба найдешь… Весной 1945 года иду по траншее, вдруг рядом выстрел, а звук странный. Смотрю, командир роты сидит за поворотом траншеи, в руках ракетница. Два пальца себе отстрелил. Меня он увидел, сразу «позеленел». Кричит: «Старшина, ты видел, я ракетницу чистил, выстрел случайный!» Говорю ему: «Успокойся, я свидетель, выстрел случайный». Он третий год воевал, боевой был офицер, орденоносец, родом с Урала. Думаю, устал человек под пулями ходить. Без происшествий его в госпиталь отправили. Через неделю меня контузило. Слышал с трудом, а говорить не мог. Ходил «восьмеркой», шатало меня во все стороны. Направили в госпиталь, приехал туда, а на входе ротный сидит с компанией раненых офицеров. Обнял меня, вот, говорит: «Спаситель мой!» У них бачок спирта был на 20 литров, так я три дня с ребятами пил, даже документы в госпитале не оформил. От этой «марафонской» пьянки у меня даже слух восстановился. На третий день смотрю в окно, а по шоссе, рядом с госпиталем, полк мой проходит. Схватил я пожитки, обратно в роту… Перебежчики были, сволочей всегда хватало. Но иногда и не поймешь, перебежал человек или его немецкая разведка пленила.

Немцы здорово «языков» таскали. И вообще воевали они очень грамотно.

Было еще одно явление, под названием – «ушел на войну на 5-й Украинский фронт». По тылам ошивались толпы мародеров, под видом возвращающихся в части после ранения. А сами трофеи «шукали». Их отлавливали периодически.

– Так легко было «закосить» от передовой?

– Кто не хотел воевать, тот всегда находил спокойное место. Можно было устроиться «придурком». В смысле в обоз попасть или там в полковые писари. Много было таких должностей, вроде человек на фронте, а за всю войну ни разу из винтовки не выстрелил и немца в глаза не видел. Пристраивались коноводами, ординарцами, поварами, портными, ездовыми, сапожниками, в роты по охране армейских штабов. В политотдел художником или корреспондентом. Помню, один в ансамбль песни и пляски служить пошел. Но это явление не было массовым и всю армию не характеризует.

Я пока на фронт не попал, даже не представлял, что такое явление где-то распространено. Сидим на передовой, грязные и оборванные, редкой цепью фронт держим, а когда попадаешь в тыл, дуреешь, сколько там народу… Хари холуйские наетые, можно мордами башню танка заклинить. Их, «придурков», в тяжелые моменты «лопатой сгребали» и к нам на пополнение. Некоторые даже потом в роте оставались. Хотя не мне их судить, у каждого своя война и своя судьба.

В Бресте, в запасном полку, предложили остаться старшиной роты, я не захотел, а один старший сержант с радостью согласился. Говорил, что вдоволь уже на фронте намаялся. А через месяц запасной полк вроде расформировали, и он к нам прибыл и вскоре погиб. Не ушел от злого рока. Перед Зееловскими высотами я мог уйти на фронтовые курсы младших лейтенантов, но остался в роте и уцелел.

В госпитале можно было сказать, что моя специальность – авиамеханик, и вернуться в авиацию. Красноармейских книжек у многих не было, говори, что хочешь, проверять было некому. Или помню, у нас в запасном шоферов набирали на «катюши». Не пошел, а там шансов выжить ой как много было. Повторюсь и скажу снова, я был патриот и был готов умереть за свою страну. И большинство солдат, особенно мои сверстники, честно воевали, не щадя своих жизней.