Читаем На войне как на войне. «Я помню» полностью

У нас в дивизии была приданная штрафная рота. Послали ее в атаку, на немецкий укрепленный пункт в лесу, который назывался «дом лесника». Штрафники пошли в бой, а назад вернулись только офицеры этой роты. Остальное происходило на моих глазах. Выходит к ним грозный Петренко с дубиной в руках и с перекошенным от злобы лицом задает вопрос: «Где ваши солдаты?! Угробили роту, недоноски! Кровь солдатскую не жалеете?! Возвращайтесь в лес и найдите своих солдат! Приказ об атаке я не отменял!».

Был период, когда дивизия голодала. Говорили, что эшелоны с продовольствием шедшие к фронту бандеровцы пустили под откос. Слышим, как в блиндаже комдива Петренко распекает своего повара: «Ты что мне здесь ресторан соорудил?! Ты откуда эти разносолы набрал?! Как я бойцам в глаза смотреть буду?! Вся дивизия сухари жрет, а ты мне тут кремлевский банкет устроил! Забирай все назад, к такой-то матери!»


– После всех ужасов и издевательств, перенесенных в немецком тылу, как вы лично относились к немецким пленным и гражданскому населению? «Жажда мести», как говорится, была сильной?

– У каждого свои понятия о мести. В апреле сорок пятого немцы прорывались через наши позиции к своим. Бой в лесу. Пошли после прочесывать лес. Взял я в плен одного верзилу, унтера. Заслуженный был немец, с «крестами», еще с нашивкой «за танки». Мы в немецких регалиях уже хорошо разбирались. Веду его к своим. Метрах в сорока пробегает еще один немец. Я жму на спусковой крючок, а у меня патроны в диске кончились! Взял в руки «лимонку» и говорю пленному: «Форвертс». Пошли с ним рядом. Привел его на батарею. Он меня спросил: «Почему ты не убил меня?» Немецким языком я владел неплохо. Что я мог ответить немцу? Что я не зверь? Ребята тоже меня спросили: «Немец-то матерый. Сразу видно, что не одну сотню наших убил. Чего же ты его не «шлепнул»? Не мог я стрелять в безоружного.

То же самое касалось и моего отношения к гражданскому немецкому населению. Видел я пару раз, как немок бойцы «употребляют», но даже мысли в голове не возникло принять участие в этом б…..е.

Хотя я этих бойцов не осуждал. Наш комбат Киселев и замполит, татарин, старший лейтенант, подходили к таким «сластолюбцам» и говорили: «Опомнитесь! Прекратите! Хотите, чтобы нас из за ваших «художеств» расстреляли? Да мы вас самих лично к стенке поставим!!!» Но никаких массовых зверств мы не устраивали.

Байтман Михаил Ильич

дивизионный разведчик, старший сержант

– Родился в июле 1925 г. в местечке Народичи Житомирской области.

В начале тридцатых годов моя семья переехала жить в Киев, отец работал учителем, потом бухгалтером. Жили на улице Котовского, расположенной в районе ЕвБаза, рядом с табачной фабрикой. После окончания семи классов обычной средней школы я пошел учиться в специальную военно-морскую школу – СВМШ № 5. Тогда по стране создали несколько десятков военных спецшкол для подготовки будущих курсантских кадров: артиллерийских, морских, авиационных, и три из них открылись в Киеве. Наша школа располагалась в четырехэтажном здании на улице Красноармейской. Школьники ходили на занятия в морской форме, только на наших бескозырках не было лент. Школьников-артиллеристов дразнили «бананами», учащихся авиаспецшколы – «вентиляторами», а нас, моряков, – «калюжниками». Командовал нашей школой капитан-лейтенант Лисовский.


– Что было с вами сразу после начала войны?

Перейти на страницу:

Все книги серии Артем Драбкин. Только бестселлеры!

На войне как на войне. «Я помню»
На войне как на войне. «Я помню»

Десантники и морпехи, разведчики и артиллеристы, летчики-истребители, пехотинцы, саперы, зенитчики, штрафники – герои этой книги прошли через самые страшные бои в человеческой истории и сотни раз смотрели в лицо смерти, от их безыскусных рассказов о войне – мороз по коже и комок в горле, будь то свидетельство участника боев в Синявинских болотах, после которых от его полка осталось в живых 7 человек, исповедь окруженцев и партизан, на себе испытавших чудовищный голод, доводивший людей до людоедства, откровения фронтовых разведчиков, которых за глаза называли «смертниками», или воспоминания командира штрафной роты…Пройдя через ужасы самой кровавой войны в истории, герои этой книги расскажут вам всю правду о Великой Отечественной – подлинную, «окопную», без цензуры, умолчаний и прикрас. НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ!

Артем Владимирович Драбкин

Биографии и Мемуары / Военная документалистика и аналитика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное