Читаем На войне как на войне. «Я помню» полностью

На следующую ночь я туда выдвинулся уже с телефоном и, как рассвело, где-то в километре от этого места я пристрелял телеграфный столб. Потом думаю, нет, нужно все-таки еще уточнить. Выпустил мину в том направлении, но с недолетом, чтобы не вспугнуть их. Убедился, что все правильно, внес поправки. И часов в девять-десять утра у них опять начался этот сбор. Лиц я их, конечно, не различал, но большую группу немцев, человек сто их, наверное, было, я видел прекрасно. Дал команду батарее приготовить на каждый миномет по три мины, а ведь у 120-миллиметровых минометов они по двадцать килограммов каждая… И по моей команде накрыли эту группу беглым огнем… А когда я потом опять посмотрел в бинокль, то увидел, что всего несколько человек еще шевелятся, а остальное в кашу…


– А вас не должны были наградить за уничтожение фактически целой немецкой роты?

– Это же была моя обычная боевая работа, поэтому я даже и не докладывал об этом командованию и тем более не заикался о наградах.


– Раз уж мы затронули тему о наградах, то у меня тогда к вам такой вопрос. Насколько справедливо, на ваш взгляд, награждали на фронте?

– Впервые я об этом стал задумываться, только когда мы уже начали освобождать Белоруссию. Меня тогда назначили командовать учебным дивизионом, потому что среди минометчиков были большие потери, сержантского состава не хватало, поэтому мне поручили организовать обучение. В течение двух месяцев мы обучали людей на командиров орудий и наводчиков, но при этом мой дивизион не был освобожден от выполнения боевых задач, их мы выполняли наравне со всеми остальными частями.

Собственно, дивизиона даже еще и не было, это я и должен был набрать людей из запасного полка и все организовать. И вот когда мне пришлось бывать в штабе дивизии, то мне открылась и другая сторона военной жизни. Я так удивился тому, сколько там было награжденных людей. Даже девчонки связистки, машинистки, и те были награждены. И вот тогда я подумал, что как же мало мы представляем к наградам своих солдат…

Поэтому у меня потом была даже обида за моего бывшего подчиненного. Одно время у меня в батарее писарем был парень, даже не помню сейчас его фамилии. Но он все время рвался от меня уйти: «Не хочу быть писарем». А мне его было просто жалко, потому что он и молодой был совсем, года 23-го или 24-го, и к тому же щупленький. Но, в общем, допек он меня: «Куда хочешь?» – «В стрелковую роту», потому что у него там уже появились друзья, знакомые. И вот с ним получилось так.

Где-то на границе Белоруссии с Калининской областью его отделение со станковым пулеметом расположилось на высотке, которая была очень интересна для нас в том плане, что с нее просматривались и простреливались все окрестности. И, как потом оказалось, когда немцы пошли в атаку, то все, кроме него, погибли. Ему самому оторвало кисть, но он кое-как перемотал ее и, отстреливаясь из пулемета, фактически в одиночку отстоял эту высотку. Причем немцы много раз атаковали, но в конце концов оставили ее в покое.

А все это происходило прямо на моих глазах, потому что с моего НП эта сопка прекрасно просматривалось, она была буквально метрах в четырехстах от меня. А так как я все это лично видел, то доложил ПНШ-2 дивизии по разведке, что вот мой бывший солдат добровольно попросился в стрелки и в бою отстоял важную позицию. Он за это дело сразу ухватился: «Ну как ты думаешь, чем его стоит наградить?» – «Думаю, что надо представлять к Герою». Он со мной согласился, и действительно его представили на ГСС, но потом я узнал, что в госпитале ему вручили только орден Ленина. И хотя это тоже очень высокая награда, но у меня за него даже обида появилась, особенно после того, как я увидел, что творилось в штабе дивизии… Но это же было уже начало 1944 года, а я вам, например, лучше расскажу такой случай, чтобы вы лучше понимали, как обстояло дело с наградами в начале войны.

Еще до начала наступления на Харьков, т. е. получается весной 1942 года, наша дивизионная разведка в районе Волчанска переправилась через Северский Донец. У них была задача узнать, какие немецкие части стоят напротив нас, но они ее перевыполнили. Эти разведчики умудрились захватить в том поиске целый артиллерийский расчет с орудием, но пушку пришлось бросить на берегу, а весь расчет они вывели в наше расположение. И что вы думаете? Командира поиска наградили медалью «За отвагу», а остальным вручили, кажется, «За боевые заслуги». Но вы только представьте себе саму эту ситуацию, выкрасть целую пушку со всем расчетом… В 44-м и в 45-м они бы за такое совершенно точно ордена получили. А тогда нам командир дивизии прямо так и сказал: «Сейчас не время для награждений. Вот когда начнем побеждать, тогда и награды будут».

Но вообще с этими наградами… Вот у меня, например, бой, за который я получил свою первую награду – медаль «За отвагу».


Перейти на страницу:

Все книги серии Артем Драбкин. Только бестселлеры!

На войне как на войне. «Я помню»
На войне как на войне. «Я помню»

Десантники и морпехи, разведчики и артиллеристы, летчики-истребители, пехотинцы, саперы, зенитчики, штрафники – герои этой книги прошли через самые страшные бои в человеческой истории и сотни раз смотрели в лицо смерти, от их безыскусных рассказов о войне – мороз по коже и комок в горле, будь то свидетельство участника боев в Синявинских болотах, после которых от его полка осталось в живых 7 человек, исповедь окруженцев и партизан, на себе испытавших чудовищный голод, доводивший людей до людоедства, откровения фронтовых разведчиков, которых за глаза называли «смертниками», или воспоминания командира штрафной роты…Пройдя через ужасы самой кровавой войны в истории, герои этой книги расскажут вам всю правду о Великой Отечественной – подлинную, «окопную», без цензуры, умолчаний и прикрас. НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ!

Артем Владимирович Драбкин

Биографии и Мемуары / Военная документалистика и аналитика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное