На войне. В плену (сборник)

Во время этих переговоров мне случайно пришлось подслушать разговоры штабных офицеров. По адресу моей роты была сказана фраза: «А эта уфимская рота, конечно, обречена в жертву»… Произнесено это было самым благодушным и веселым тоном, а в этот момент у меня творился ад! Окопы снарядами немецкой тяжелой артиллерии совершенно разрушались; земля тряслась от взрыва «чемоданов»; дым от загоравшихся вблизи сараев застилал глаза; пули жалобно-ласково пищали и пели уже над самыми окопами, а сверху посыпал нас дождь осколков и больших «козодуев» шрапнели!.. Число убитых и раненых увеличивалось. Крики и стоны тяжелораненых стояли в воздухе… Но почему-то на этот раз они не вызывали у меня сострадания, а только раздражали. Так, например, один солдатик-татарин приполз ко мне в окоп и, видно, сильно мучился от своего ранения: пуля попала ему в спину и застряла где-то около самого позвоночника; он визжал и плакал от боли, как ребенок, но я не только равнодушно, но даже с какой-то досадой смотрел на него, как на какую-то помеху, и думал лишь о том, как бы еще дольше не пускать немцев на мост… Сердце мое ожесточилось, и вот, словно в наказание мне за это, разрывается вблизи бризантный снаряд и контузит меня воздухом в правую половину головы… В глазах потемнело, в ушах – звон… Я упал и на мгновение потерял сознание…

Когда очнулся, первая мысль была, что все потеряно, бой проигран, мы окружены немцами и отрезаны. Сейчас – плен… Я подло струсил, но… осмотрелся, пришел в себя и вижу: около меня возится поручик Зубович, прикладывая к моей голове компресс, а фельдшер дает выпить какое-то лекарство. Стало рвать желчью, но после рвоты я сразу почувствовал себя лучше. Поручик Зубович, вероятно чтобы ободрить меня, говорит:

– А наша артиллерия прямо чудеса творит, в бинокль видно, что все колонны немцев, направлявшиеся к 25-й дивизии, повернули сейчас на запад и скрылись.

– Ну, а мы как? Немцы сметут нас? – спрашиваю я мрачно, с тревогой.

– А вот, – отвечает Зубович, – только что я подслушал по телефону разговор штаба дивизии со 107-м полком и голос начальника дивизии: «А что, неужели Успенский все еще держится?!»

Как только услышал я про эту фразу, какую радость и удовлетворение я почувствовал! Исчезло малодушие, я совершенно воспрял духом! Я бодро встал и проверил наличие людей и количество патронов во всех взводах.

Благодаря усиленному огню немцев уже налаженная доставка патронов из 107-го полка опять затруднялась.

Чтобы пополнить потери роты (особенно пострадал второй взвод унтер-офицера Афанасьева), я стал просить поддержки у командира 107-го полка, и он уже приказал выслать в мое распоряжение одну роту, но в это время от огня немецкой артиллерии загорелись у меня близлежащие здания и сараи, а главное, тяжелым снарядом сорвало вышку сеновала вместе с наблюдателем на землю, нас всех оглушило. «Убит, убит!» – закричали солдаты… Но вот из-за столба дыма, пыли, сломанных досок и осколков появляется вольноопределяющийся. Солдаты с хохотом закричали:

– Жив, жив!

– Жив, курилка! – ответил он. – Ваше высокоблагородие, немцы накапливаются справа у деревни и вдоль по реке пробираются к нам.

Я бросился к телефону, но в этот момент взрывом другого тяжелого снаряда разбивает весь окоп, где был телефон, засыпаются землей оба телефониста, а главное, разбивается сам аппарат, и, таким образом, связь со 107-м полком и 1-й батареей – порвана! Не успел я опомниться, как из мостового караула прибегает подчасок и кричит мне:

– Ваше высокородие, цепь противника пробирается сзади нас по берегу реки к мосту!

– Скорей откройте там огонь! – кричу я и в эту минуту быстро решаю прекратить оборону и отойти за мост, чтобы не очутиться без патронов, отрезанным от моста и от своих, и не попасть таким образом с ротой в плен к немцам.

План отступления у меня был обдуман заранее.

Я приказал первому взводу подпрапорщика Карпенко и мостовому караулу у реки, оставаясь в окопах, прикрывать огнем отход роты. Затем, воспользовавшись дымовой завесой от загоревшихся вблизи домиков и сараев, рота (три взвода) и команда разведчиков по ходам сообщения и вдоль тростников у ручья, под сильным огнем артиллерии переходит через мост…

Редкие пули летели к нам со стороны реки, где немцы по берегу пробирались к мосту, но сильного ружейного огня и общей атаки для преследования нас (как я ожидал и чего опасался) не произошло. Рота накапливанием постепенно собралась на заранее намеченный и укрытый от огня сборный пункт, недалеко от окопов 107-го полка.

Было часов семь вечера. Каждый взвод привел или принес с собой своих раненых.

Пока я выслушивал подробные доклады взводных командиров о действиях и о потерях в каждом взводе, благополучно прибыл и первый взвод во главе со своим героем-командиром подпрапорщиком Карпенко.

Теперь только, после доклада и расспроса людей первого взвода, я понял, почему немцы совершенно не преследовали нас. Оказалось следующее.